Історію подано мовою оригіналу
Российские обстрелы разрушили квартиру Яны и рабочий офис, вместе с которым сгорели все документы сотрудников. Приехать туда она не может, потому что не умеет скрывать свою проукраинскую позицию
У нас там, в Золотом, «нулевой» блокпост еще с 2014 года был, за пять километров от нас. Военные действия застали еще с 2014 года, мы все это слышали. В первый день полномасштабной войны я проснулась – и не пойму ничего. На балкон вышла, смотрю - люди суетятся, бегают. Спросила, что случилось, а мне говорят, что война.
Я растерялась. Моему отцу 84 года, он после инсульта, живет в другом поселке, рядом с нами. Стала туда звонить. Он ни в подвал не прятался, ни еще куда-то. Сказал: «Что будет, то и будет». Уезжать не хотел никуда. Брат тоже был с ним. Мамы нет, она умерла. А я жила отдельно. Позвонила им, и они сказали: «Сиди там. Если что – в подвал беги». А у нас в домах подвалы не предусмотрены, только в общежитии профлицея был обустроен еще с 2014 года. Я взяла сумку с документами и пошла туда.
Уже в первый день я увидела, как мимо училища, где мы все кучковались, пролетела ракета. Я такого никогда не видела. Спросила, самолет ли это, а мужчины сказали, что ракета. Она летела очень низко, ее было хорошо видно.
Тогда я в первый раз в жизни увидела ракету. Это было очень страшно – то, как она шуршит, шелестит. Это очень жуткий звук.
Я отработала две смены, и ушла пешком к отцу и брату в другой поселок. Там убежище было получше. Целый месяц я была у своих. На работу не ходила, потому что все вокруг летало, стреляло. Весь март мы сидели в подвале. Я там с подругой была, ее мама в подвале умерла.
Хоронить – это тоже было ужасно. Не было уже похоронного бюро. Подруга не могла дозвониться в полицию. Еле дозвонилась в Горское. Там тоже стреляли. Ей сказали звонить в Попасную, но в Попасную вообще было не дозвониться.
Город так бомбили, что выйти было невозможно. Там была контора нашего водоканала, а в ней - наши документы, трудовые – все пропало, сгорело. В общем, не могли ничего добиться. Знакомой медсестре позвонили и сказали, что нужна справка или какой-то документ, потому что хоронить без этого никто не придет. Еле согласился похоронщик, к которому у нас обычно обращались. Все сделали бегом, кое-как забили гроб и повезли. Так и не попрощались толком.
Мы видели, что становится все хуже. Люди уезжают, а нам некуда ехать. Эвакуироваться все время предлагала громада. Бесплатно людей вывозили. Но нам страшно было даже до Горского доехать, потому что по дороге снаряды падали. Еще были частные перевозчики, и мы решили с ними выбираться.
Сначала вообще некуда было ехать. Потом отозвалась подруга моя из Одесской области. И решили мы с подругой уехать. Тогда еще Бахмут меньше обстреливали, и мы все через Бахмут выезжали. И только когда в Бахмуте оказались, мы хоть немного выдохнули в машине. Водитель у нас был, можно сказать, сумасшедший: летел и ничего не боялся. В Днепр выехали, и там он спрашивает: «Кому негде остановиться?» Мы отозвались. Он нам дал телефон волонтеров в Днепре. Мы позвонили, и они сказали, что ждут нас, что места есть. Мы до них долго ехали, только под вечер добрались.
Три дня были у волонтеров, но у них что-то вроде передержки, а потом надо или ехать дальше, или искать жилье. Мы поехали на вокзал, взяли билеты на поезд в Одессу. Едем туда, а подруга пишет: «Яна, бомбят Одессу!» И я подумала, что из одной неприятности в другую попадем. Но мы же уже едем. А что делать? Дочка подруги в Одессе нас встретила, посадила на автобус, и мы поехали в село.
Я пять месяцев пробыла в селе в Одесской области. Там нас приняли как родных. Большое спасибо подруге. Хотя я переживала, потому что дома остались отец и брат, а связи не было. То он в подвале, то света нет. Потом электричество вообще отрубили.
В последний раз брат звонил и говорил, что он в подвале. Мол, только вышел из подвала в подъезд подышать – и тут как прилетело! А мужики за водой шли. И видео мне прислал. Это видео очень страшное. Там трупы кругом лежат.
Потом появилась связь. Брат сам мне позвонил и сказал: «Яна, я уговорил отца, и мы выезжаем». Я еще удивилась, как это он его уговорил. А брат сказал, что они матами друг друга обложили, поскандалили – вот так и уговорил. Видимо, только так и надо было. Отец у нас старой закалки и, как и все старики, отказывался ехать, но в итоге уговорили. Выехали они тоже в Днепр.
Долго они, конечно, квартиру искали, но сейчас мы все тут живем, в Новомосковске. Платим за этот домик убогий, еще и ВПЛ отменяют. Теперь все деньги уходят на жилье.
Ждем нашей победы. А что делать? Мы же, украинцы, несломленные. Мы с юмором. Иногда загрустишь, сидишь и вспоминаешь дом.
Бывает, соседи, кто вернулся, звонят и рассказывают, что там делается. Поворовали там все. Сначала «ЛНРовцы» заезжали и КАМАЗами вывозили добро, а остатки уже свои растащили.
Сейчас, вроде бы, свет сделали, но говорят, что мыши по домам пешком ходят, все грызут. Вот такие убогие квартиры нам остались.
Я не знаю, что там будет. В моей квартире стекол нет, балкона тоже. Соседка сказала, что мой холодильник на кухне видно. Брат немного клеенкой окна забил, но что от нее толку? Уже два года прошло. Там и ветер, и снег, и осколками все посекло.
Я не смогу приехать и там жить, пока у власти оккупанты. Я просто молчать не смогу, и меня точно «на подвал» загребут.