Історія подана мовою оригіналy
В Мариуполе Вера Георгиевна с мужем прятались от обстрелов сначала в подвале, потом у родственников. Во время эвакуации они разделились и долгое время о муже не было никаких известий
У нас в Восточном война не прекращалась. Мы очень часто слышали взрывы, выстрелы, машины скорой помощи ехали туда, где стояли наши солдаты. В ту ночь мне плохо спалось, а утром позвонила сваха моего мужа и сказала, что Харьков обстреляли. А я только уснула к утру. Говорю: «Ну, подумаешь, обстреляли. Неужели сильнее, чем нас каждый день?» А она плакала, потому что там ее внучка. Я включила телевизор. А еще слышала, что стреляют все сильнее. А наш дом самый крайний. Мы два дня еще как-то там побыли, а потом я оттуда сбежала.
Люди помчались деньги снимать с банкомата, и тогда уже стреляли, хотя и не сильно. Прибежала и я к банкомату. Очередь большая, один громкоговоритель работает, но совершенно непонятно, что там говорят.
Кругом был написано «Бомбоубежище», но как таковых их в Мариуполе не было. Обидно, что столько потратили краски на надписи. А на самом деле это были просто подвалы – закрытые, неубранные. А были и такие, в которые нужно было еще и запрыгивать, в метр глубиной. Что это за бомбоубежища?
Муж плохо ходит, у него сердце больное, одышка, давление поднимается. Он все время на лекарствах. Я позвонила дочери и сказала: «Может, мы к вам приедем? Мне страшно». И когда мы с мужем шли, то старались держаться возле домов. Я набрала еды из холодильника. Но много там еще и осталось. Что я сама донесу в сумке?
Отопления уже не было. Я в шерстяных носках вступила в мужа ботинки, и пошли мы к дочери. Там прожили дня 2-3, но ничего не улучшалось, наоборот, бои подходили все ближе. Приехал за нами племянник и перевез к себе в центр города.
Потом начали летать самолеты и стали попадать в дома. Некоторые любопытные бегали смотреть, куда прилетела бомба. Обстреляли больницу и в роддом попали. Рассказывали, что там большая воронка.
К нам во двор одна бомба попала. Вылетело окно, было очень страшно, дети перепугались. Самому старшему было 12, а остальные – малявки, по три с половиной годика. Решили пойти в так называемое «бомбоубежище» на проспекте Металлургов. Там был хлебозавод когда-то, но его разобрали, а остался неплохой подвал, построенный еще при Союзе.
Приехала моя дочь с мужем и свекровью. Уже связи не было. Дочь перепуганная ехала за рулем, видела трупы и разрушения сильные. В бомбоубежище было холодно, не на чем спать, и очень грязно. Были женщины с кошками и собаками, люди ворчали на них. А что тут поделаешь? Это же члены семьи. И там уже были наших два племянника. Они оборудовали себе уголок из деревянных поддонов, чтобы на них матрасы положить и не на голой земле спать. И родственники, которые близко жили, принесли кто что мог: матрасы, одеяла. Племянники подвинулись – и мы все разместились.
На улице тогда был холод собачий: мороз и 10 градусов, и 14, и снег выпадал. Питались тем, что у кого было. Уже нельзя было ничего купить в магазинах. Были те, кто их грабил, разбивал, но племянники у меня то ли трусливые, то ли порядочные – никто не пошел в эти магазины.
Потом уже мы на них рыкнули, они пошли и взяли немного пива, шоколадки, немного конфет. Мы их иногда детям давали. О хлебе, конечно, речи уже не было.
В какой-то из дней мы купили картошки сеточку 20-килограммовую. Девчонки принесли крупы, макароны. И вот мы в кастрюле, которая была побольше, готовили на костре. Нашли какие-то веточки, бревнышки… Воды не было. Сразу была - цыгане откуда-то приперли бочку, в которых обычно продают воду, и никому не запрещали набирать. А когда она закончилась, то стали брать из батарей и кипятить. Потом наши хлопцы бегали в частный сектор искать воду.
Как-то под обстрелом мужу моей дочери руку оторвало в таком походе. А еще один раз племянников обстреляли. Они падали, кто куда мог. Один из племянников думал, что яма неглубокая, а она оказалась два метра глубиной. Думали, ногу поломал, но, слава Богу, только растяжение. Мы какими-то тряпками обмотали. Уже скорая помощь не работала.
Обстрелы становились все сильнее. Потом мы уже ни картошку не мыли, ни посуду. По очереди из тарелок кушали. Сначала детей кормили, потом пожилых, а молодежь уже доедала то, что оставалось. Обидно было до ужаса.
Наши девчонки составили списки и под обстрелами вдоль домов побежали. Я так боялась, что не вернутся! Но они побежали из-за детей, а там уже не принимали списки, гуманитарка не могла проехать к Мариуполю, русские не пропускали машины. Вот так и жили: половинка немытой картошки утром, половинка – вечером. И стакан кипятка в сутки на троих.
У кого машины были, те стали выезжать под обстрелами. В подвале было очень холодно, а у меня бронхит, я спать не могла… У одного из племянников был микроавтобус, он снял оттуда сиденья, и мы на них сидели по очереди. На детей набрасывали все, что можно, чтобы не простудились. Мы там пробыли три недели. Деткам чем-то заняться нужно было, и я была как нянька при них. Молодежь пыталась воды достать, что-то приготовить, а я детям сказки рассказывала, хотя и горло болело.
Сразу свечки жгли. Хотя в телефонах есть фонарики, но было страшно: вдруг совсем разрядится, а зарядить негде. Я деток брала за ручки и мы приседали, ножками топали, а пыль столбом поднималась. А когда не было обстрелов, я их шестерых гуськом выводила на воздух, на солнышко.
Иногда не успевали погулять: только на ступеньки – и обстрел. Вот так мы и жили. Потом уехали две племянницы, которые не с нами находились. Смогли нам сообщить, что добрались нормально через Бердянск на Запорожье. Хотя было опасно, шансы 50/50 – доедешь или нет. Ведь стреляли со всех сторон, и это понятно, когда идет бой.
И вот в один из дней мы решили уезжать. А мой муж был в одних спортивных штанах. Пошел к гавани, у него там сын младший от первого брака в частном секторе. Я ему дала лекарства, объяснила, как идти: близко к домам, если что – падать на землю. Он пошел – и стало просто невозможно! Все горело, рушилось. Уже в дом, где мы жили, попали. Был сильный ветер, одна квартира загорелась – и перекинулось на весь этаж. Было страшно. Хлопцы сказали, что нужно ехать. Я в слезы: «У нас машина не заправлена!» И племянник сказал, что мы своих не бросим.
Три литра бензина моей дочери дали, чтобы выехать за город, а потом пообещали взять на буксир, лишь бы уехать от этой пальбы. И мы двинулись улочками. Не везде можно было проехать, мы возвращались. Друг за другом проехали через мост. В общем, как-то вырвались из города. Везде были блокпосты россиян, но уже не стреляли, только проверяли. Дочь на буксире никогда не ездила. Машина дергалась, колесом наезжала на трос. Потом он порвался. Кое-как связали. Так мы ехали до самого Бердянска. Добрались уже ночью.
На улице 10 градусов мороза, машина без обогрева, стекло замерзшее, не видно ничего. Дочь кое-как рулит. Тот, кто сидит впереди, соскребает снег, машины медленно продвигаются на блокпостах. Выходили, прыгали, чтоб согреться.
В Бердянске уже были оккупанты, но еще активисты выходили на митинги, пели украинские песни. Я даже хотела к ним присоединиться, но не успела. Это продолжалось буквально дня три. Потом этих активистов вычислили адреса, и люди перестали выходить на митинги. Россияне забрали этих людей.
Еще организовали в садике для мариупольцев горячее питание. Не было газа и отопления в Бердянске, а электричество было. Нам сказали, что если включили стиральную машину, то уже ничего другого включать нельзя. А мы же все грязные, в саже. Хотя бы отмылись и постирались. А включить, например, ни кипятильник, ни печку уже нельзя, потому что выбьет трансформатор. Мы ходили в тот садик кушать.
Достали мы горючее, по 150 гривен литр, тогда это было очень дорого, но деваться некуда. И оттуда уже все родственники разъезжались кто куда. Мы и еще две машины поехали в Запорожье. Очень тяжело добирались: двое суток, ночью в машине спали, нас не выпускали в туалет, мы прямо возле машины свои дела делали… Я пыталась посчитать блокпосты. Вроде, 15 их было.
Мучили нас перед Васильевкой. Мы бы уже давно выехали, но они там свои танки переставляли. Так хотелось что-нибудь в них кинуть! Мы стояли на обочине голодные, взяли с собой немного печенья – и все.
Потом кто-то там развозил батоны, и мне достался один. Еще чеченцы вынесли 40-литровый бидон, как на фермах, и сказали, что можно там набирать воду и пить. Я спросила, почему нас дальше не пропускают, и они ответили, что дальше мост разбит и нужно ехать только в светлое время суток, потому что ночью можно с него упасть. Еще сказали, что украинцы не хотят нас принимать. Я, конечно, знала, что это неправда, но я же не буду пререкаться. Они все с оружием – страшные, бородатые.
Переехали мы через мост. Уже начало смеркаться. Бог нам помог. В тот день как раз из Бердянска был «зеленый коридор», перемещалось 54 автобуса и машин тысячи. Ехали мы цепочкой.
Автобусы в Бердянск не пустили, и люди пешком шли к реке: женщины с колясками, с собаками, там и беременные были. Я так плакала! Мне было жаль этих людей. А самое печальное, что все в автобусы не поместились, и было непонятно, когда следующие приедут.
И тем людям, кто не уехал, пришлось возвращаться в Бердянск пешком пять километров.
Мы Васильевку ночью проезжали. Все было заминировано. Ехали след в след. Ориентировались по габаритным огням. Пыль столбом, дорога грунтовая, незнакомая, постоянно казалось, что вот-вот провалимся…
А потом нас встретил украинский пост. Проверили документы и сказали проезжать. А дальше нас ждало сопровождение. Нас привезли на окраину Запорожья к какому-то большому магазину - то ли «Метро», то ли «Эпицентр». И в этом магазине все было очень организовано. Машины встали на определенные места, волонтеры все записали и сказали, что транспорт будет под охраной.
В магазине была гуманитарка, вода. И средства гигиены можно было получить. Врачи были. Нас покормили, предложили и чай, и кофе, и булочки – видно, что люди напекли и принесли. Нас спрашивали, откуда едем и куда. Потом подогнали большие автобусы и развозили нас по детским садикам.
Мы так радовались, что в помещении было 22 градуса! Там кормили и собачек, и кошек. Была очень хорошая организация. Мы писали благодарности тем, кто это организовал.
Моя двоюродная сестра пригласила нас в Кременчуг. Сказала, что у нее большая квартира, всем места хватит. Но ее сын неблагополучный, и мы там жить не смогли: ночные попойки, друзья, маты ужасные, музыка… Мало того, что мы натерпелись в Мариуполе, еще и там покоя не было. Сестра даже вызывала дважды полицию.
Пытались снять жилье, но в это время хлынули беженцы из Харькова, Краматорска, а городок небольшой. В общем, мы ничего снять не смогли.
А наша внучка жила в Киеве после института, помогла нам, мы сняли жилье, и теперь тут. Еще на месяц у нас договор. А потом мы узнали о фонде «ЯМариуполь» в Киеве. Тут очень хорошо нам помогают, раз в две недели получаем паек, и нам его хватает. И химию получали. Еще внуку тут можно в кино бесплатно и на какие-то экскурсии ходить. А я же пенсионерка, и там организовался своего рода клуб пенсионеров. В общем, все хорошо, но хочется домой, хотя мы все тут уже познакомились. Много хороших киевлян.
Моя приятельница из Киева уехала в Польшу. Когда-то отдыхала у нас в Мариуполе, и мы познакомились на море. Созвонились, и она каких-то подруг подключила. Нам посуду дали. Потом с какой-то соседкой разговорились про цветы, и она нам гуманитарку дала и мясорубку принесла. И внуку одежду люди дали.
Муж остался в Мариуполе. Дочь сказала, что там мобильные крематории ездят, подбирают трупы и сжигают, чтобы скрыть следы своих преступлений. Я расплакалась: «Господи! Мы даже могилку его не найдем!» Связи же не стало.
А потом оказалось, что сын мужа тоже уехал. Я периодически ему пыталась дозвониться. Однажды он снял трубку – как раз был на блокпосту в Бердянске. А мы тоже были в Бердянске. Спросила, с ним ли отец, и он ответил: «Нет, он пошел искать вас». Можете представить мое состояние? Я очень плакала, переживала.
А где-то через месяц позвонила мне сестра из Талаковки, это 15-20 километров от Мариуполя. Сестра куда-то выезжала далеко, чтоб поймать Интернет, и сообщила мне: «У меня для тебя новость. Пришел твой Саша». Добирался долго, он же плохо ходит. Где-то солдаты русские подвезли, где-то переночевал. К сестре пришел как кусок грязи, а у них уже электричество появилось, водонагреватель был, и вода своя в колодце. В общем, они его отмыли, выстирали. Сестра дала что-то из вещей мужа, и он теперь с ними живет. Очень хочет сюда, но с этим есть сложности. Люди если и перемещаются, то через Европу, а у него загранпаспорта нет, и денег. Он пенсию получает, но снять не может. Ему там оформили какое-то пособие, что ли. Муж очень хочет сюда. Или чтобы я туда приехала.
Хочется, чтоб быстрее война закончилась, но это же не только от нас зависит. Смотря, как нам будут давать оружие. Жаль, что молодые гибнут. Пусть бы к Новому году закончилось, или хоть не позже, чем к весне.
