Я прописана в селе Павлополь. Дочь мою зовут Инночка, 11 лет, ДЦП. Ребёнок сам себя обслуживать не может, я её кормлю, пою. Жить сейчас в нашем доме нет возможности.

Началось это [военные действия] у нас в августе, когда на Новоазовск пошли машины. Как змея, ползла эта колонна. Головы уже не видно, а хвоста ещё не видно. Мы в шоке стояли. Через два дня эта колонна пошла обратно. Автобусы побитые. Бедные хлопцы там сидят. Страшно смотреть было. После этого начались обстрелы. 

Но наш Павлополь поначалу не затрагивало, летало над нами. Мы даже привыкли к обстрелам и не обращали внимания. А второго ноября нас обстреляли в первый раз конкретно.

Мы были втроём дома. Мама моя болела – лежала. Я пока подняла маму, пока собрала дочку, чтобы в погреб спуститься… Мы стали в прихожей за гардеробом и стекла все мимо нас летели. Перед домом и за домом двойная взрывная волна. Это было страшно. 

Когда спустились в погреб, меня что-то ударило.

Ну, ранение оказалось лёгким испугом. Просто, видать, какой-то сосуд задело, потому что струя крови била. Только по телевизору видела, что так может быть.

В поясничный отдел сзади попало в меня. Может быть, осколок. Мы как раз выбегали из дома. У нас кухня пристроена к дому и там коридорчик. И там, видать, эти осколки в потолок попали. Как в Инну не попало? Дочку я на руках несла, а мама сзади шла. Это было, конечно, жутко.

Приехала скорая. В Талаковку [повезли], нас на машину погрузили с дядей Толей Брагиным. Он тогда тоже пострадал. Я легонько, а он конкретно. Ему плечо разорвало. Он вышел в магазин, а сзади него снаряд разорвался. Это утром было в воскресенье, где-то в восемь-полдевятого. Ему операции делали. А меня зашили просто, и всё. Но все равно два месяца потом провозилась, не могла ни сесть, ни встать. Кошмар.

Я приехала из больницы [домой].

Говорю [врачам]:

Но я поехала домой. И тут опять началось.

Мы начали звонить брату, он в Артемовске живёт. Он нашёл нам с дочкой машину и забрал к себе. Взяли вещи первой необходимости. Чтоб было во что одеться. А что ты с собой возьмёшь?  Документы, чтоб было видно, что ты человек, и всё.  

Второго ноября нас обстреляли, а седьмого мама умерла. Мы в Артемовске были и её не спасли, бедную. Сердечный приступ.

Поскитались четыре месяца по Украине, а потом пришлось вернуться в Павлополь. И снова обстрелы были. В туалет нельзя было выйти спокойно. Дочка боялась оставаться в доме. Даже если вилка или ложка падали, вскакивала. До сих пор боится. Это надолго запомнится ребёнку и нам тоже. 

Мы больше года были «серой зоной». Днём одна власть, ночью вторая. Ночью тоже были обстрелы. Напьются или что они делают, Бог его знает, развлекаются: на машине едут и автоматом стреляют по домам… Это было страшно. Смотришь в окно, а там ночь и красные такие полосы от пуль. Потом мы собирали гильзы, как грибы. Кошмар. Боялись на улицу выйти. Идешь и думаешь: с какой стороны сейчас ударит?

Когда мама была ещё жива, я в погребе себя чувствовала защитницей, мне не страшно было. Но когда мы залезли туда с Инной вдвоём, это было очень страшно.

Мы одетыми спали. В колготках, в штанах. Сапоги или тапочки рядом стояли. В погребе у нас были ложки, кружки, одеяла.

Из-за обстрелов посыпался шифер весь, вылетели окна. Мы мешок цемента использовали, чтоб залепить дыры в стенах.

Первое время поселок был закрыт. Не выедешь в магазин. Ничего не работало.

Война — это беда для всех. Она будет долго нам ещё аукаться.