Елена с семьей за десять лет дважды убегала от войны и дважды теряла жилье и имущество. У нее и у мужчины развились болезни, появилась депрессия. Они стараются держаться только ради дочери

Я из Мариуполя, но вышла замуж и приехала к мужу в Донецк в 2005 году. В 2014-м, когда зашли все эти войска в семь утра, то уже в восемь мы были в Мариуполе. Выехали к моей маме. Ребенку тогда было девять лет. Мы уже не вернулись в Донецк. Я поехала забрала там некоторые вещи через все блокпосты в 2014 году, и мы начали обустраивать жизнь в Мариуполе. Нашли работу, сменили школу.

В 2022 году было гораздо труднее. Шли сильные бои по трассе, но нас не выпускали. Там были и танковые бои, на дороге лежали трупы без рук и без ног. Очень тяжело в оккупации, когда заходили эти войска: они все невменяемые и пьяные, очень жестокие. На тот момент дочке было 16 лет. Надо было выезжать.

Все было в какой-то прострации, как будто это не со мной. Мы не ели и не спали, были на адреналине. Мы жили на Левом берегу, возле «Азовстали». Там не было и пяти минут, чтобы туда что-то не летело. 

Повезло, что машина осталась целая. Я говорю мужу: «Беги». Он пробежал маленькое расстояние, ему все летело на голову: бомбы, авиабомбы и «Грады». 

Мы с собой ничего не взяли - только  баклажку воды, и она была на вес золота. Мы как будто были в невменяемом состоянии. Выехали, а нас никуда уже не пускали - мосты были заминированы. Буквально час был времени, чтобы выехать на Запорожскую трассу. После нас уже никто не выезжал оттуда - только на Мангуш и на Мелекино ехали люди.

Очень много мы видели на обочине расстрелянных машин. У нас там была целая колонна. Мы остановились в одном из сел Запорожской области. Там не было ни света, ни связи, заправок нигде не было. У нас уже не было бензина. Хлеба хотелось. Хлеба не было из еды. Село помогало: у кого что было, нам приносили. 

Света не было, хата холодная. Воды в селе не было. Покупались мы, наверное, полтора месяца спустя, когда в Запорожье были. 

Немножко мы в селе пробыли, потом туда зашли ДНРовские вояки, и нужно было вырываться. Поехали мы в Запорожье. Это была самая трудная поездка в моей жизни: очень много блокпостов, на каждом останавливали и проверяли. Особенно вещей у нас не было – что на нас было, в том и уехали. А на блокпостах – кто деньги просил, кто что. Мы в Запорожье вырвались. Потом поехали в Кривой Рог, а сейчас живем в Кропивницком.

Муж работал в Донецком университете внутренних дел профессором. Он не при погонах, и сейчас там работает. Мы уехали туда, где его работа. Университет переехал в мае в Кропивницкий и здесь полноценно работает почти два года.

Самое тяжелое – это отсутствие связи и непонимание, что происходит с родными, которые остались в Мариуполе. Только через две недели у нас появилась хоть какая-то связь, немножко стали дозваниваться. Наш дом полностью снесен, даже кирпичей не осталось, а мы купили за три года до войны квартиру с мужем. Два раза потеряли практически все. 

У нас растет дочь, ради нее стоит жить. Я не вижу перспектив, ничему не радуюсь, только своему ребенку. У мужа сильная депрессия была первое время, я даже боялась его потерять - он склонен к суициду. 

Вместе мы все потянем, а одна я не потяну. Сейчас много болячек, потому что мы в подвале сидели, там было сыро. Из всех городов, где мы были, здесь больше всего чувствуем неприятие. Мы не по своей воле здесь оказались. Получаем коробку гуманитарки – на нас смотрят с презрением. Я бы все отдала, чтобы вернуться к себе в квартиру и на работу. У нас там все было. 

Я работала в детском саду музыкальным руководителем - до сих пор не могу там уволиться, официально там работаю. Там сад очень сильно разворовали, в него было попадание. Нет у меня с собой ни материала моего наработанного за столько лет, ни трудовой. Дочь поступила в Киевский университет. Планов никаких. Мы и за Донецком скучаем очень сильно - там вся жизнь была. Тяжело, ведь с нами это все происходит уже десять лет.