Історія подана мовою оригіналy
Я проживала до войны в Марьинке в последнее время. А вообще, в Донецке 30 лет прожила. Мне 72 года. Война меня застала в Марьинке в 2014 году. Тогда мы не собирались эвакуироваться, хотя нам и предлагали. Мы надеялись на лучшее.
Сейчас мы терпели до последнего, а 1 апреля выехали из Марьинки. Прилетело в соседский огород, но ближе к нашему дому. У нас частный дом в Марьинке, еще от родителей остался. У нас из продуктов все было, пока центр не спалили и не разрушили все магазины. Воды не стало. Ее и до того было мало в Марьинке. А свет нам иногда специально перебивали, чтобы мы без электричества сидели. Но приезжала аварийная служба, ремонтировала постоянно.
Сначала трудностей особых не было, но когда уже дом стал рушиться, я стала бояться. Даже у соседей в подвале сидела, потому что у них лучше подвал. Мы две недели там просидели, буржуйку топили. Холодно же было.
28 или 29 марта мы поднялись в половину одиннадцатого вечера, потому что тогда горела половина Марьинки. Мы испугались. Это подтолкнуло нас к тому, что нужно выезжать. Мы побоялись, что в следующий раз наша сторона будет гореть.
Вылетели все пластиковые окна. Во дворе стояла машина, и ее частично побило, но она осталась на ходу. Стекол не было, фары выбило. Мы сели в эту машину и уехали оттуда ни с чем. Все осталось в доме.
Поехали в Максимильяновку, жили там в школе две недели. Привозили из Марьинки людей из полностью сгоревших домов. Они были в ужасе… Потом выехали в Курахово, а через четыре дня перебрались в Днепр. Сейчас мы в Днепропетровской области, в поселке Магдалиновка. Находимся в здании больницы, где когда-то было терапевтическое отделение.
Я по Интернету это место нашла. Были объявления, я связалась с главой местного совета, и нам разрешили приехать. Нас даже встретили, когда мы подъехали, и поселили.
Моя семья – я и сын, а больше у меня никого нет. Муж умер, старший сын тоже. Мы вдвоем в Днепропетровской области. А вообще, есть родственники, но они все в Донецке.
Мне сейчас позвонили из Марьинки. У соседки полностью дом разрушен, и она слезно просит, чтобы ее вывезли хоть куда-нибудь. Она одна, ей 81 год. Конечно, ее вывезут. Но рядом же - мой дом. Раньше он хотя бы стоял, а теперь у меня ощущение, что моего дома уже нет, и ехать нам некуда будет. Нас здесь поселили на год, до следующей весны. Придется зимовать на чужбине, а что потом – не знаю. Буду надеяться, что будем отстраиваться потом… Все нажитое там осталось…