Історія подана мовою оригіналy
Людмила Александровна не верила до последнего, что в Украине может быть война. Но война пришла и лишила Людмилу дома, работы, привычной жизни и перспектив. Сейчас она рада лишь тому, что снаряды над головой не летают. Однако в своем будущем она больше не уверена.
Раньше мы жили в Первомайске – папа, мама и я. До войны была стабильность, работа. Как говорится, жили и хотелось жить. Сейчас как-то все серо, буднично, перспектив на что-то хорошее - никаких.
Когда мы узнали о войне, вообще не поняли ничего. Мы даже подумать не могли, что в Украине такое будет когда-либо. Когда начались обстрелы и взрывы, тогда уже поняли, конечно, но это был шок.
Наш дом пострадал в первую очередь: снаряды в него попадали, по-моему, два или три раза. Он самый большой был в Первомайске. Восстановили, как смогли: окна остеклили, трубопровод газовый подлатали. А потом решили переезжать.
Мы в 2014 году в конце июля неделю, наверное, сидели в подвале. Не было никакой гарантии, что дом просто не обрушится, что подвал не станет братской могилой. У меня отец болел диабетом, на тот момент уже очень плохо видел. Но после очередного обстрела выдалось буквально часа два перемирия, так папа нас с мамой вывез на машине.
Я не знаю, как он нас вывез полуслепой. Для меня это чудо какое-то. Мы уехали в том, в чем в подвале сидели: грязные, в пыли, без запасной одежды, документы только взяли.
Наша жизнь изменилась полностью. Пытаемся уже как-то приспособиться. Наши знакомые временно поселили нас в пустую квартиру. Соседи по подъезду очень хорошо приняли: консервацией помогли, кто-то крупу принес. Красный Крест помог одеждой. Мы-то приехали первого августа, у нас с собой ничего не было, а осень наступила – начало холодать. А у нас ни кофт, ни сапог - ничего не было. Помогали, кто как мог: кто-то продуктами, кто как. Фонд Рината Ахметова помогал, это была очень хорошая поддержка для нас первое время, потому что мы лишились абсолютно всего, что у нас было.
Так хочется, чтобы мир был, чтоб наладилось все. Потому что люди уже устали выживать, молодежь тоже устала так жить. Перспектив нет ни у молодежи, ни у стариков, ни у тех деток, которые рождаются.