Історія подана мовою оригіналy

Валентина Григорьевна с ужасом вспоминает пережитый страх во время активных боевых действий. Женщина долгое время боялась заходить в дом и содрогалась от любых звуков. До сих пор не может передать словами те чувства, которые испытали с односельчанами за военное время. Но несмотря ни на что считает, что нужно настраиваться только на хорошие перемены.

Война для меня это – страх, но не за свою жизнь, а за детей и односельчан. Я бабушка старенькая, не могу уже – меня начинает как-то колотить. Я такого не слышала нигде и не видела никогда. Никогда не была в таком деле. Я просто не могу передать. Я несколько месяцев или полгода не могла, так мне было страшно зайти в свою хату, у меня при громком звуке обрывалось всё внутри. Мы просто до такой степени…

Война у нас началась в 2014 году. Весна, начали обстреливать Славянск, Краматорск. Нам было слышно, мы уже были настроены на то, что стреляют, что страшно. Но тогда у нас ещё ничего такого не было. Потом стало подходить сюда ближе и ближе.

Мы начали выходить из своих хат, уже сидели в погребах, боялись.

Потом 14-го июля 2014 года нас обстреляли, именно наше село. Сначала город Северск 13-го числа, а на следующий день это случилось у нас. Тогда убили ребенка, от нас совсем недалеко, девочку. Не знаю, то ли два года [ей исполнилось], я не знаю. Дети гуляли за двором, и тут как стрельнули – девочка погибла сразу. Много домов разбили, кладбище разбито, там такие были ямы – туда было страшно заходить. И мы боялись, что там что-то лежит и может взорваться.

И в огородах у нас всё валялось. А я вообще никогда не видела, но где я могла видеть, чтобы стреляли с «градов»? А какие осколки были в сарае в стенке! Мы после обстрела как вышли, как глянули, а там по два метра! Я закричала: «Господи! Неужели это осколки?!». – «Да. Это осколки». У нас по соседству у людей дом двухэтажный из кирпича, так он сгорел буквально за 10 – 15 минут, ничего от него не осталось.

Это был вечер, у нас не стало света, все провода висели оборванные. Воды нет, телефонной связи нет, мы ходили в поле, находили такое место, чтобы можно было позвонить своим детям. У меня дочка живет в Северске в десяти километрах от нашего села.

Хоть узнать – она еще жива или я еще жива? Вот так мы и жили.

Мы так перепугались! Я вообще такая мнительная! И нервы, наверное, не в порядке. И всё – я не смогла здесь быть. Я не могу! Я сейчас уеду отсюда, а куда поехать?

И я поехала в Бахмут, на вокзал – билетов нет. Стою возле кассы, кассирша мне и говорит: «Билет появился, будешь брать или нет? Быстрее думай, а то сейчас билет уйдёт». И я беру билет и уезжаю. Приехала – не могу! Я хочу домой и всё! Я побыла там три дня. Собралась и поехала. И еще после того, как приехала, сын говорит: «Да куда ты поедешь? Сиди здесь!», а я: «Нет, нет, нет!».

… Окна выбили, двери разбили. У меня хоть окна выбило, а у людей хаты поразбивало. Но нам помогали. Была здесь бригада – и стеклили, и крышу делали, и дрова нам давали.

Мы себя не чувствуем в безопасности. Потому что смотрим телевизор, и я не понимаю – что, как уже будет, но всё равно, какая-то тревога есть.

Не дай Бог еще что-нибудь. Может ничего и не будет, может это просто наши страхи. А может быть всё будет… Но кто его знает?

Мы и тогда не думали, что может быть что-нибудь страшное. У нас есть председатель сельского совета, мы тогда спрашивали у него: «Виктор Павлович, ничего у нас страшного не будет?». Он говорил: «Не переживайте, ничего страшного у нас не будет. У нас ведь здесь нет никаких военных объектов. Ничего не будет».

Мы хотели в это верить! Всё-таки не будем сильно расстраиваться, не будем себя настраивать на то, что плохо. Мы верим в хорошее!