Історія подана мовою оригіналy
Мне 58 лет. Я проживала в Мариуполе, в поселке Мирном, а дочь с ребенком – в центре города.
У меня была возможность выехать в первый день войны вместе с организацией, в которой я работала. Был эвакуационный автобус. Но я подумала, что россияне постреляют по окраинам города, как в 2014 году, и на этом все закончится.
25 февраля отключили свет, газ, воду. Я переехала к подруге на Проектную улицу. Было холодно: на улице десятиградусный мороз, а в комнате – плюс три. Поэтому мы много двигались, проведывали друзей. Попадали под обстрелы, но выжили.
У подруги были запасы питьевой воды, а техническую мы набирали из речки. Также растапливали снег и собирали дождевую воду. Знакомая оставила ключи от своей квартиры, а сама уехала. Она разрешила забрать продукты, которые у нее оставались. Так что мы не голодали.
Обстрелы были днем и ночью. Мы каждую секунду прощались с жизнью. Даже в подвал не спускались – смирились. Спали в верхней одежде и с документами в руках.
Больше всего меня шокировало, как в метрах пятидесяти от меня взорвался снаряд. Я упала, меня засыпало землей.
А еще было страшно видеть, как из холма, с которого хорошо просматривалась местность, российский танк бомбил двадцать третий микрорайон. Я кричала и плакала, понимая, что там гибли люди.
Дочь с ребенком выехала пятого марта. В машине было место для меня, но я уступила его знакомой с ребенком. Мы с подругой выехали 16 марта. Проезжали мимо горящего драмтеатра. Вместе с водителем нас в маленькой легковой машине ехало шесть человек. Я лежала на коленях у троих, которые сидели на заднем сидении. Ехали очень медленно. Было очень много блокпостов. На каждом нас останавливали и проверяли. Мы добирались 12 часов до Червоного Поля. Там побыли дня два. Потом знакомые вывезли нас в Запорожье. Оттуда я поехала в Днепр, а затем – в Одессу к дочери. Неделю добиралась.
Я думаю, что летом война закончится. Мы обязательно победим. Я, наверное, не смогу жить в Мариуполе, потому что он превратился в кладбище. Я видела много могил по городу. Если дом уцелеет, то решу, что с ним делать, а сама буду жить ближе к дочери.