Історію подано мовою оригіналу

Родители Ирины не хотели покидать родной дом. Мама так и погибла там от обстрела

Мы на Донецкой трассе жили. Нам из села видно было, как Мариуполь бомбили. Ближе к вечеру видна была колона беспрерывная. Россияне со стороны города поставили танки, гаубицы. И как начали с первого дня ночью тарахтеть, так полтора месяца грохот беспрерывный был, двери в  доме трусились. 

Стреляли по «Азовстали», в ту сторону. Тогда уже связи и света не было, газа тоже. Ничего не было. Минус десять на улице, а в доме у нас - только газовое отопление, в доме - два градуса. Спали в пальто, шапках и сапогах. Ужас. В подвале сидели.

Оккупанты ходили и просились к нам переночевать. В дом не заходили, но в калитку заходили, просились: «Пустите, мы так замерзли!» А я им: «Кто вас звал сюда? Чего вы приперлись?!» 

К нам сюда пригоняли молодых пацанов, совсем детей - они одеты были, кто в чем. Они там жили в соседском домике. Каждое утро они не хотели выходить, а им под ноги стреляли и выгоняли в автобус. Автобусы были школьные, желтые. А эти пацаны не хотели выходить, потому что их забирали под Мариуполь в наступление. После обеда новую партию завозили. Других опять поселяли в этот дом: переночевали, и с утра опять под ноги стреляли и вывозили их опять на Мариуполь. Они каждый день приезжали. Где их только брали… 

Соседка рассказывала, как один прибежал, попросил хлеба и спросил, в какой стороне Донецк. В школе у нас они жили. Такого натворили, перевернули все! 

В моем кабинете труда все позабирали: бисер, цветную бумагу. Зачем она им нужна? Для наступления на Мариуполь? Каждое ведро – это был у них туалет, причем, не вынесенный. 

Мы зашли - там вонь такая! А они там и едят, и спят, и гадят. Нас в апреле туда загнали, чтобы мы там все убрали, потому что школа будет работать. Я, когда зашла в свой кабинет, как глянула – там кошмар! Я убрала чуть-чуть, и мы на следующее утро уехали. 

На блокпостах нас обыскивали от и до, в сумках и кошельках рылись, деньги  искали. А когда переехали на украинскую сторону, я как увидела сине-желтый флаг, и парень молодой сказал: «Добрий день!» Я сразу закричала: «Слава Украине!» Такие эмоции были! Выехали – и дышать стало легче. 

В Запорожье приехали - нас сразу накормили, спросили, куда мы едем, нас очень хорошо приняли. У нас там были знакомые, у которых можно было остановиться, а потом поехали дальше, и так живем здесь в селе тихонько. 

Моя мама погибла. Они живут в ста километрах, в Великой Новоселке, которая не оккупирована. Отец очень болен: у него Паркинсона. Я просила родителей выехать, но они не хотели. А потом их обстреляли… Мама погибла, отец один остался, маму там похоронил. Мы его потом забрали, вывезли. Они там год под обстрелами прожили, а теперь я его забрала и езжу с ним по больницам. Теперь еще вот эти две тысячи сняли. Я не знаю, чем теперь платить за дом, за квартиру. Я бросить отца не могу, потому что он больной такой, у него крыша едет: оставляет и свет включенным, и воду. Девятый десяток уже.

Мы выехали в апреле, 11-го числа. Услышали, что открыли «зеленый коридор», но его не было. Собрались знакомые, соседи, выезжали кучей – люди из соседних поселков к нам присоединились. Было семь-восемь машин. Мы на Запорожье поехали. 

Я не хотела выезжать, потому что не могла сына найти. В город же не пускали. Муж несколько раз ездил, но его заворачивали. Связи не было. 

Когда уже можно было из села выезжать, мы поехали за 80 км в Тельманово, и начали всех обзванивать: говорили, что живы и здоровы. И до сына дозвонились. Он выехал в Бердянск, там сняли квартиру. 

Сын жил в частном секторе. Был прилет в соседний двор. Сын там вытягивал бабушку, потом у себя позабивал окна, они с семьей собрались и поехали. 

В 2014 году они жили в Снежном, и там было то же самое: в соседский дом прилетел снаряд, и они вылазили на четвереньках. Они переехали в Мариуполь. И там с ними случилось то же самое, и они выехали в Бердянск. Мы потом нашлись и выехали вместе, живем возле Черкасс.