Історію подано мовою оригіналу

Валентина с мужем жалеют, что не выехали из Камышевахи в самом начале войны вместе с детьми. Потом им пришлось пережить наcтоящий ад. Их жилье уничтожено

Война с 2014 года шла в поле, в окопах. Мы видели, как скорые едут с ранеными солдатами. Эти солдаты жили в наших городах, в наших поселках, ходили в наших магазины. Мы видели, как все происходит.

Когда широкомасштабная война началось, дочь моя уехала с маленьким ребенком. А зять очень боялся выстрелов, больше ребенка. Дочь из города переехала к нам вместе со своей семьей и свекровью.  Мы сидели в доме, у нас были продукты, какая-то сумма денег для жизни. Пенсии у нас не было, так как банки не работали. 

Мы не выезжали. Дети 24 марта уехали с большим трудом, а нас начали стрелять еще больше. Мы начали понимать, что это война не такая, как в 2015 году, потому что выстрелы были совсем другие. 

Мы раньше видели артиллерию, самолеты, но таких выстрелов и бомбардировок не видели. 

Мы с мужем рискнули - поехали в Бахмут, сняли деньги с карточки. Там еще не было войны, у них все продавалось, а у нас не было аптек вообще. Хлеб нам привозили, мы его и выпекали, пока был свет и газ. В конце марта перебили газопровод. Свет был, а газа не было. Мы отапливали жилье электрическими каминами. 

Жили все время в доме, в подвал не ходили. У нас свой большой хороший подвал, но от войны и выстрелов ничего не защищает. Связь то была, то нет. Люди не выезжали - думали, что будет, как в прошлый раз: постреляют, и все. Все, кто выезжали в 2014–2015 году, вернулись через месяц-два. 

Выезжали понемногу, оставляли животных, курей. Куры эти ходили везде. Сажали огороды - думали, что война завтра закончится. Потом все пололи. Сады цвели, а выстрелы все гремели и гремели. 

Бои в Попасной длились около трех месяцев. Квартиру нашу разбили - мы уже знали об этом, потому что оттуда приезжали люди в Камышеваху и в ближайшие села, занимали пустые дома. Жить уже негде было. Потом свет исчез. 

У нас была станция, и люди стали к нам приходить. Мы ходили готовить к соседям, у которых была печка, и вместе с ними готовили. Еды у нас хватало, куры везде ходили, кролики бегали. 

Дети нам постоянно говорили, чтобы мы уезжали, но у нас на улице очень мало людей выехало, и они говорили, что очень сложно найти жилье, если и есть - то без отопления. В начале мая выстрелы были серьезные, россияне стреляли по поселку. 

Люди сидели возле нашего подвала. Пили чай, готовили на обыкновенной печке чебуреки, блинчики, пирожки. Мы там общались или слушали радио. Телефоны могли хоть чуть-чуть зарядить. Так дотемна сидели, потом расходились. Вдруг однажды прибегает соседка с соседней улицы и говорит: «Наташу ранило, наверное, в сердце! Срочно давай обезболивающее!» Мы слышали выстрелы. 

Эта женщина носила деревянный крестик. Осколок перебил этот крестик пополам и пробил грудь, но в сердце не попал. Занесли мы ее. У нас были какие-то уколы - ее обезболили, померяли давление, стали звонить волонтерам. Приехали волонтеры и забрали ее в Бахмут. Но Бахмуте врачей не было, за ней приехали дети и забрали в Днепр. Мы забрали ее свиней, кормили. Жалко было животных. 

На следующий день сгорел дом, семерых соседей убили возле нашего подвала, когда все горело. У нас не было ни страха, ни желания тушить, да и нечем было. Мы просто смотрели, как все горит, - какой-то ступор был. 

Рядом с нами был двухэтажный дом, где жило много людей, там были неходячие и инвалиды, там кипела жизнь. Жили дружно все. Потом этот дом сварился в течение 20 минут, он был деревянный.

Нам привозили гуманитарку, ее за 20 минут люди разбирали. Боялись, но шли под этими выстрелами, приседали когда стреляло, бежали. В мае уже было очень сложно. 9 мая мы отпраздновали, а дальше начался ад. У нас каждый день взрывались один-два дома, каждый день горели вокруг дома, и мы уже ни о чем не думали. 

Загорелся дом у соседа слева, всего в двух метрах от нашего дома. Тушить мы его не могли. Мы молились, лишь бы не загорелся наш дом.  13-го числа мы спустились в подвал, потому что на соседнюю улицу утром военные пришли в дом, где был мужчина и две парализованные женщины, и сказали, чтобы они выбирались из этого дома, потому что тут будут идти боевые действия. А куда выбираться? 

Мы попросили куда-то нас эвакуировать. Понимали, что уже поздно. Когда нам предлагали, мы не хотели, а теперь у них самих не было никаких связей. 

Мы ушли в подвал. Больше половины людей там сидели на стульях или спали, выйти на улицу было страшно. На следующий день точно так же пришли к нам и сказали освободить подвал, но нам идти некуда было. И нам разрешили остаться в своем подвале. Мы были в своем подвале, помощь нам не была нужна, вода и еда была, еда была. Выходить из подвала нельзя было, зажигать огонь нельзя. Взрывы были постоянные день и ночь. 

Стреляли со всех концов, все уже было разрушено, дома вокруг по улице сгорели. Потом разбили голубятню в одном из домов, эти голуби поднялись в небо. Их было очень много. Мы в погребе сидели постоянно с 13-го числа. Я постоянно читала «Отче наш» и говорила, что нас не разобьют. Станция у нас была, но запустить нам ее не разрешали. Мы не знали, где находятся русские. Только иногда ходили в свой дом, чтобы переодеться, помыться, постирать какие-то вещи, и быстро возвращались домой. 

Стреляло так, что выходить страшно. У нас в гараже была машина старая, она была заполнена газом и бензином. Надо было выезжать.Я смогла положить по две вещи, все остальное ненужным казалось. Взяла фотографии внучки, матери, отца, положила сверху. 

Начался обстрел, загорелся наш гараж. В этом гараже находилась машина. Если бы она взорвалась, мы бы все взорвались. Мы выскочили из этого подвала, в чем стояли. Я оказалась в теплых вязаных носках. 

Муж выгнал ту машину на несколько дворов вперед. Мы подошли к машине, прыгнули в нее: я, муж, моя сваха. Мы не поехали, а полетели. На переезде на нас летели комки грязи, какие-то доски. Мы заехали за мост - там стало тихо. Поехали в сторону Бахмута. Связи у нас не было. Мы приехали в Бахмут к администрации. Я вышла, увидела себя в носках, фуфайке, грязную. А там машины ездили, люди ходили, и у них не было похоже на войну. 

Мы приехали к родственникам немытые, голодные. Позвонили детям, сказали, что живы. Помылись, стали искать, куда ехать. Было сложно найти жилье, куда бы ни позвонил. Мы потом через риелтора нашли квартиру однокомнатную с ремонтом, холодильником. У нас не было ни ложки, ни вилки, ни одеяла, ни подушки. Мы понятия не имели о стоимости этого жилья. Деньги у нас были на карточках. Так мы переехали в Перещепино, поселились в квартире однокомнатной. 

Свахе пришлось спать на полу. Хозяин квартиры предложил нам купить надувной матрас за 800 гривен, и мы купили этот матрас. Там было две кастрюли, три тарелки, три чашки, ножик, холодильник, стиральная машинка, один диван, постельного не было. Мы пошли в церковь. Я заказала молебен, оплатила его. Батюшка спросил, в чем мы нуждаемся. Дали нам одеяло, штору. 

Мы стали жить в Перещепино и живем по сегодняшний день. Квартиру дешевле найти нет возможности. Две пенсия, моя и мужа, это десять тысяч, у нас хорошая пенсия. Пять тысяч отдаем за квартиру, 500-600 грн - за коммунальные, 1500 уходит на лекарства, остальное - на еду. Здесь гуманитарки сначала не было, потом появилась монетарная помощь - здесь фонд есть. 

Мы работаем - моем подъезды. Это тяжело. У меня была операция на почках, у мужа тоже операция, но муж помогает. 4400 за два подъезда за месяц - это хоть что-то. Мы помогаем людям: хожу в магазин, покупаю что-то просто так, без денег, а иногда что-то дают. Помогла собрать помидоры бабушке - она дала помидор, огурцов, персик. Что будет дальше - не знаю. 

Из тех, с кем мы сидели в подвале, мы оказались единственные три человека, которые выехали из Камышевахи на украинскую территорию, всех остальных вывезли в Первомайск. 

Я считаю, что никто нам не мог помочь. Семью, которая выезжала на следующий день на «Ниве», расстреляли. Как это произошло - никто не знает. Я читала «Отче наш» день и ночь, и после этого стала верить в Бога.

Жизнь изменилась кардинально. Мой дом там сгорел. Соседи прислали нам фотографии - сгорело все. Мои ценности изменились: в жизни не важны одежда, обувь, важна только жизнь. Если говорят выезжать, то нужно выезжать. Спастись в настоящей войне невозможно. Россияне стреляют, и просто с неба сыпется в таких размерах... 

Для меня самое важное, что живы дочка, муж. Нам нужно было выезжать раньше, когда еще могли что-то с собой взять, найти жилье бесплатное, но случилось по-другому. 

Хочется домой, на родину, хочется дочь увидеть внучку. Так сложились обстоятельства, что моя дочь оказалась в Крыму, и я очень жалею. Внучка говорит: «Моя бабушка живет в другой стране». Очень обидно, что это другая страна. Жалко людей, которые сейчас находятся под обстрелами, где бы они ни были, в какой стране ни находились. Хотелось бы, чтобы война дальше никуда не двигалась и закончилось все только миром. Война – это зло. Хочу мира, больше ничего. Нужно было сделать всё, чтобы не было этой войны. Зачем отвоевывать Попасную, которой уже нет? Кто отвоевывает землю, которая выжжена, которая пропиталась...