Історію подано мовою оригіналу

В оккупации пожилые супруги старались вести себя незаметно, потому что боялись русских «детей» с оружием. Выехали после того, как к ним ночью пришли военные с угрозами

Мы пенсионеры, сидели дома, никуда не ходили. Было такое время, что у нас уже не было ни света, ни воды, и новостей мы не знали. Муж в машине включал новости – оттуда мы кое-что узнавали, было страшно.

Россияне зашли в село 2 марта. Было тихо, они окопы рыли. На них посмотришь – пацаны, детский сад. Ходили по селу, воду просили, потому что у них одна полуторалитровая бутылка - на троих человек на сутки. Кто-то жалел и давал, а я с ними не общалась. 

Шокировало, что оккупанты – совсем дети, и голодные. Я смотрела на них и диву давалась. Маленький такой ростом, шел мимо и чуть не по земле тянул автомат. А потом ехал на танке - увидел, что я стою и в окно за ним наблюдаю, и направил на меня пушку.

Потом наши начали их выбивать из села. Стало грохотать то с одной стороны, то с другой. Вроде, наши выбили их днем. Мы так все обрадовались! 

А ночью, часов в одиннадцать, они пришли и начали угрожать. Что оставалось делать? Мы сорвались утром, как только закончилась бомбежка, и выехали.

Тяжело было, пока не выехали. Все были на нервах. Тяжело было бросить буквально все. Мы уезжали между бомбежками. Ехали не на прямую, а окольными путями. Сложность была в том, что мы ехали наугад степями, той стороной, где еще никого не обстреливали. Пологи обстреливали регулярно, но мы поехали в сторону Днепра и выехали на Запорожье. Я тут жила 50 лет назад - уже все забыла. Муж сердился, спрашивал, куда поворачивать, а я не знала, потому что не была тут 50 лет. Все были на нервах. Когда приехали на регистрацию, то вообще не могли и слова сказать - только плакали, а сейчас уже потихоньку живем. Каждую ночь - обстрелы.

Сын старший в Донецкой области. Он от нас недалеко был, но их бомбят постоянно, и мы переживаем. 

Когда мы были в городе, нам волонтеры давали пайки, и мы встретили своих односельчан. Вот это была огромная радость. Были такие случаи, что в селе вместе жили и могли не здороваться годами, а тут – обнимались и целовались.

Нам давали гуманитарку, но мы всего два раза ходили. Идти надо очень рано, занимать очередь. Потом стоять под солнцем целый день, чтобы записаться, а на следующий день опять идти и стоять в очереди, чтобы эту помощь получить. Мы два раза сходили и больше не стали. 

Такое ощущение, что уже ничего хорошего не будет: становится все хуже, и что будет дальше – непонятно. Все стреляют и стреляют. Мы встречаемся со знакомыми - все, кто пожилого возраста, хотят домой. Молодежь говорит, что там делать нечего, не хочет возвращаться, а нам – хоть бы и на развалины, но домой.