Історія подана мовою оригіналy

Для Виктории Витальевны и ее семьи война продолжается уже девятый год. По ее мнению, идеологическую войну завершить будет гораздо сложнее, чем победить на поле боя

Мне 51. Для меня война случилась в 2014 году. Проживала я в Донецке, работала учителем истории в школе. У меня муж-металлург и сын, который на тот момент учился в техникуме. Ему было 16 лет. Мы строили планы, делали ремонт в квартире. Была нормальная, спокойная жизнь.

Мы не сразу выехали. Когда все началось, для нас это была трагедия. Наша семья – настоящая украинская, и для нас это была российская агрессия. Было очень сложно: наш район находился постоянно под обстрелами. Мы на себе это испытали: что такое минометный обстрел, что такое «Грады». 

Сложнее всего - психологическая ситуация, когда многие люди заняли противоположную, российскую сторону. И вот жить с такими людьми, работать в коллективе очень сложно.

Я учитель истории, мне вообще было сложно в новых реалиях приспосабливаться к новым условиям, и очень страшно, если скажешь что-то не так. 

Мы сразу и не хотели уезжать, потому что реально верили, что нас освободят. В 2015 году, после Минских соглашений, мы думали, что все наладится: у нас надежда еще была. Время шло, но ситуация все ухудшалась. И осенью 2015 года у моего мужа закрылось предприятие – руководство тоже было за Украину, и часть предприятия перебралась в город Запорожье.

Мы с сыном в 2016 году тоже переехали в Запорожье. Стали переселенцами. Все бросать - и работу, и квартиру, и уезжать в никуда было очень сложно. Но когда мы приехали, не было страха начать все сначала. Надо было раньше уезжать: два года мы потеряли.  

Работу по специальности я сразу нашла. Запорожье стало теперь вторым домом.

Уезжали от русского мира - это не наш мир. Кто-то мог приспособиться, но мы нет. Главное – это жизнь и свобода. Это главные ценности. И это ярко понимаешь, когда побываешь на оккупированной территории и в свободной Украине.

Свекровь оставалась там, в октябре мы ее уже похоронили. Она приезжала к нам периодически, но насовсем не хотела, хотя много раз просили. Возраст не позволял - все говорила, что это ее дом: «Умирать буду дома». Сейчас у меня в Донецке мама и брат с семьей. Мама тоже к нам приезжала, пока не начался ковид и границы не закрыли. А сейчас вообще ситуация тяжелая. Иногда созваниваемся с братом по вайберу.

Когда началась широкомасштабная война 24 февраля, мы узнали от сына. Он заканчивал в Харькове университет. Где-то в полшестого утра он мне позвонил и сказал: «Мама, началась война». Мы с мужем в шоке включаем телевизор и узнаем о так называемой «спецоперации». Я не могла поверить. 

Стало страшно за сына, что он в Харькове. Первые дни для меня были самыми страшными: я была на таблетках, давление до 200 подскочило, вся на нервах, пока 7 марта сын эвакуировался из Харькова на запад Украины. Сейчас он в Луцке, живет в семье друга, работает.

Я хочу верить и верю, что освободят полностью все украинские земли и надеюсь, что весной или летом следующего года будет уже мир.

Это касается горячей фазы войны. А если говорить об информационной войне и противостоянии России, то, мне кажется, это надолго: пока в России радикально не сменят режим и политика не поменяется. А это еще годы и годы. Это, к сожалению, зависит не от нас, а от них.

В первую очередь я мечтаю о скорейшей победе, чтоб наша Украина была свободной и независимой, единой, целой. Чтобы все были живы, здоровы, чтобы мой муж вернулся с фронта. И я уверена, что наша Украина будет великой державой. Украинцы показали, что мы – великая нация, великий народ. Я даже не ожидала, что в первые дни, наш народ покажет свое единство, сплоченность.  Гордость переполняла за наш народ. И впереди - только процветание и бурное развитие. Только так - я в этом уверена. И хочется, чтобы вернулись наши дети - это наше будущее: чтобы росли здесь и строили нашу страну.