Історія подана мовою оригіналy

В Бердянске не было еды и денег. Гуманитарную помощь разворовывали оккупанты. Но люди находили, чем поделиться с беженцами из Мариуполя.

Мы жили в Бердянске. 24 февраля около пяти утра прозвучал сильный взрыв, и мы проснулись. Тряслись и стены, и окна. Утром я встала готовить завтрак и увидела на улице русскую БМП. Для меня это был шок. Я понимала, что это все так быстро не закончится. Рядом с нами порт. Оккупанты потом корабль подорвали – нам все это слышно было. Самолеты часто летали, мы их боялись очень – они ведь не смотрят, куда - просто бомбят, и все. Мы жили в постоянном страхе и напряжении.

Когда город оккупировали, было тяжело: в магазинах почти ничего не было, налички не было. Если какие-то товары еще попадались со складов, они стоили крайне дорого. Люди стояли сутками в очередях, чтобы купить хлеб и обналичить деньги.

Украинскую гуманитарную помощь не пропускали - ее разворовывали русские солдаты.

Был такой момент, что гуманитарную помощь смогли доставить до какого-то села. Сказали: «Если у кого-то есть возможность, приезжайте и берите продукты, потому что русские не пропускают в Бердянск ничего».

Но несмотря на то, что нам самим не хватало денег, люди делились всем, чем могли, когда к нам приезжали беженцы из Мариуполя. Радовало, что люди понимали беду других, жили сплоченно. В церкви очень много помогали.

Оккупанты ездили на БМП с оружием – на это было страшно смотреть из окон. Они досматривали прохожих. Мы выходили на улицу до трех часов дня – вместе со всеми стояли в очередях, делали покупки.

В три часа дня, когда люди сделали все дела и расходились, на улицах было пусто, потому что очень страшно было выходить.

Наш шестнадцатилетний сын все время спрашивал, когда мы уедем. У нас еще старшая дочь есть и маленький внук. Раньше они с нами в квартире жили, но, когда начались обстрелы, испугались и переехали к папе в частный дом - там в подвале было более безопасно. После нашего отъезда они тоже уехали.

Выехать было очень тяжело – русские не пропускали. Волонтерские центры собирали людей и вывозили. Мы уже не работали. У нас были собраны рюкзаки на экстренный случай: спички, футболка, штаны и пару конфет. Вот мы с этими рюкзаками и уехали. Ехать было очень страшно, на то время было, по-моему, 17 блокпостов до Запорожья. И через каждые 500 метров останавливали, проверяли мужчин, вещи. Спрашивали наличие режущих, колющих предметов. Было страшно, потому что мы ножницы с собой брали. Жутко было оккупантам смотреть в глаза, потому что мы не знали, чего от них можно ожидать. Они спрашивали, сколько сыну лет. Когда узнали, что 16, съехидничали: «Скажи спасибо, что не 18». Много было случаев, когда людей высаживали по непонятным причинам: что-то им не понравилось в телефоне, например. Рашисты вещи выкидывали, ломали, разбивали. По дороге было очень много мин, техники. Когда выехали из оккупации и увидели украинский флаг, мы кричали от радости.

Мы уехали в Запорожье, потому что у мужа здесь знакомый был - они вместе служили. Он давно нам звонил, говорил: «Приезжайте! Главное - оттуда вырваться, а здесь я вам помогу что-то найти». Так мы уехали, и нам помогли.

Мы уехали из Бердянска чтобы увезти ребенка от этих страшных событий, чтобы он мог учиться и жить нормальной жизнью. Ведь мы из-за обстрелов вздрагивали при любом резком звуке. Я смотрю на то, как он растет, учится, и это мне дает силы жить дальше.