«Земля вокруг содрогалась и со всех сторон были слышны взрывы»

Ирина не могла поверить, что это происходит в самом деле. Все боялись и находились в оцепенении. Однажды пришлось прятаться в подвале пять суток, потому что обстрелы не прекращались. Женщина вспоминает, как все ходило ходором, гремела и содрогалась земля и дверь в квартиру из-за этого не закрывалась. Верит, что в любых условия нужно оставаться человеком, проявлять любовь и заботу к ближним.

Война – это слезы, ужас, страх, смерти, убийства, потеря родных и близких, переезды, это очень тяжело, очень, очень тяжело. Это очень больно и непонятно.

27 июля 2014 года я поняла, что стреляют, осознала, что не шутки. Вокруг бомбят, стреляют, ты не знаешь, что делать, куда бежать, не веришь во все это, не понимаешь, состояние шоковое.

Потом начали объединяться на улице и изучать, какие у кого подвалы, и сидели в одном из них. Я взяла чемодан, теплые вещи. Бабушки на моей улице тоже взяли документы и у кого что было из еды.

Мы сидели в подвале, ни о чем не говорили. Просто смотрели друг на друга. Я приняла решение уезжать. Как сейчас помню эти «Грады» с 4 утра без перерыва. Шестнадцать в одну сторону, потом столько же в другую. Сидишь и считаешь, раз 16, второй раз 16, третий, четвертый, уже и 16-й раз. Мы ни о чем не думали, мы почему-то считали.

Думали, когда это закончится, потому что 27, 28, 29, 30, 31 июля как началось в 4 утра, так и не заканчивалось. Утром часа два был перерыв, а потом опять начинали в 4 и до 8 часов ни на шаг. Останавливаться не собирались.

У нас был газовый баллон, он стоял на поверхности, не в подвале, а на поверхности. Мы вылазили, кипятили чайник. Пытались что-то быстро приготовить – салат, вермишель, какие-то помидоры, бутерброды. Хотя я помню, что хлеба не было. Мы смотрели и видели большущие столбы дыма в городе, все было совершенно непонятно.

Я подошла к соседу и говорю: «Давай будем уезжать», он ответил: «Я тоже думаю, что надо уезжать». У него было двое детей – двухмесячный ребенок и второй, лет пяти. Сели, поехали в Кировское [Прим. ред: совр. Крестовка], оттуда были видны столбы дыма над Шахтерском. Там все горело, тряслось.

Я заскочила домой, взяла тапки, и я помню, что пытаюсь закрыть дверь, а замок не поворачивается, потому что ключ не может попасть в щель. Ключ я как-то засунула, но не могла повернуть, потому что и дверь, и лутка ходором ходили от того, что вокруг гремит и содрогается земля. Зачем я возвращалась за этими шлепанцами? С Кировского мы выехали в Макеевку, а оттуда уже в Донецк. Ехал единственный автобус, полностью загруженный.

В Донецке на автовокзале были просто огромные очереди. Я подошла к женщине и говорю: «Вы куда едете?». – «В Доброполье». – «И я еду в Доброполье. А как билет взять?». Она говорит: «У меня сын, как раз возле кассы стоит». Говорю ей: «Позвоните, пожалуйста, попросите, чтобы он и мне купил билет, я Вам сейчас деньги отдам». Она звонит ему и говорит: «Возьми еще один билет, со мной девочка». Он купил, но сказал: «Все, последний билет, билетов больше нет».

Я не могу сказать, что чувствую себя в абсолютной безопасности, потому что это Донецкая область. Я не жалуюсь, я почти у себя дома. Но понимаю, что в любой независящий от меня момент может что-то начаться.

Из-за войны я поняла, кто есть кто, были сорваны все маски. Поняла, что не зависимо от условий, нужно оставаться человеком, проявлять любовь и заботу к ближним.

Первая помощь, которую мы здесь получили, была от Фонда Рината Ахметова. Мы получали и все плакали. Мы получали ее будто глухонемые. Не верили в то, что мы ее получаем и у нас будет что-то на обед и на завтрак. Большое спасибо, потому что это была колоссальная поддержка для многих семей. Я видела, как люди радовались.

Будет ужасно звучать, но мы радовались продуктам питания. Было тепло, что кто-то о нас заботился, и мы не брошены на произвол судьбы. Радовались, что кому-то есть до нас дело.