«За счёт погреба мы выжили»

Евгений Тиссен:

До войны магазин был, ларёк, но аптеки не было. Фельдшерский пункт у нас работал. Конечно, с войной люди поуезжали, всё позакрывалось. Нам не было куда уезжать.

Средств не было. Здесь свой дом, огороды, сарай, хозяйство, хоть как-то жить можно было. Утку зарезали – вот ужин. Картошка своя, помидоры, овощи, фрукты детям. Это всё было своё, домашнее. Деваться нам было некуда, нельзя было здесь всё бросать. Мы на такое не были готовы.

Поэтому мы бегали в подвал, прятались. Жили в мамином доме, 9 человек. Жили все вместе одной большой семьей.

Дочка Христина Тиссен:

В подвале мы прятались. Сейчас там уже консервация. Буржуйка стояла в углу. Тут прятались, матрасы были, поддоны, настилы. Ночевали где-то раза три или четыре. Когда первый раз «Градами» накрыли, девчата там по очереди ночевали. Ну, а так, часа по три, по четыре, по пять сидели. Было пару раз, что мы даже не успевали из хаты выйти.

Отец:

Топили погреб постоянно, погреб есть погреб, приходилось топить. За счёт погреба мы и выжили. Взрывные волны были. Хата лопнула, угол пошёл от взрыва. Стёкла тоже вылетали. Четыре раза тут стеклил, на пятый раз уже плюнул, позабивал, да и всё. Ну, а что? Какой смысл стеклить, если стреляли?

Мать:

Мы отсюда ни на один день не уезжали. Мы были полностью под всеми обстрелами. Через нас летало и туда, и оттуда.

Мы вынесли из погреба всю консервацию, на шлакоблоки поставили доски, сверху досок спустили матрасы, оббили погреб войлоком, поставили в погреб буржуйку. Была сделана полочка сверху, потому что мы все не помещались. Спали так: кто-то наверху, кто-то на другой полке, но спали. И кушать там готовили, и ели там.

С 12 сентября 2014-го по 31 декабря 2015-го в селе не было света, вообще не было. Готовили на чем придется. Костры палили, газ покупали. Но газ покупать, когда обстрелы, было опасно. Потому что неизвестно, куда следующий раз прилетит снаряд. И взлететь на воздух не от снаряда, а от собственного газа как-то стрёмно. Зимой мы готовили на печке.

Люди работали, имели свой достаток, свой доход, рассчитывали на себя. Работать сейчас людям негде. Когда всё это началась, сын сказал те слова, которые мне на ум не пришли сразу. Он сказал так: «Без разницы, какое у нас будет правительство, без разницы, какой у нас будет строй. Наш удел – как мы занимались сельским хозяйством, так мы и будем заниматься». Так оно и есть. Единственное, очень тяжело, что нет работы. Чтобы прокормить детей, нужно выискивать деньги.

Полностью всё вокруг села заминировано. Работы нет, вся молодёжь сидит без работы. Пенсии мы получаем.

Село ненужное. Наш сельский совет остался на той стороне. Территориально село принадлежит Луганскому сельскому совету, а он сейчас находится в «ДНР». А здесь нас никак официально не передадут Михайловке.

На медицинское обслуживание нас на Михайловку передали. С горем пополам нам сейчас разрешили брать справку о том, что мы здесь живём. Ну и всё. Воды как не было, так и нет. Транспорта как не было, так и нет. Медпункта как не было, так и нет. Единственное – «Врачи без границ» приезжают раз в месяц, но это чисто выдача лекарств.

Магазина здесь нет, то есть чтобы купить продукты, надо выехать куда-то, даже элементарный хлеб купить. Поэтому о том, что мы восстанавливаемся, сказать ещё нельзя. Честно говоря, я не готова ещё к тому, чтобы купить новый шифер и положить его на крышу, потому что я не знаю, что будет дальше.

Все стрессовые состояния не проходят бесследно. Молодежь еще это не ощущает, а люди в возрасте ощущают. Многие уехали, оставив дома, взяли самое необходимое, вернуться людям не к чему.