Истории, которые вы нам доверили
Потеря родного человека, разрушенный дом, тяжелый переезд стали началом новой реальности. Елена Владимировна прошла через все ужасы войны, когда в июле 2014 года шли ожесточенные бои за Дебальцево, которые повторились в январе-феврале 2015 года. Эта неизлечимая боль до сих пор живет внутри…
Мы остались без корней, без почвы под ногами, без дома, без еды, без одежды. Начали жизнь с нуля. Наверное, это никогда не пройдет. Я думала, что со временем забуду, но все равно к этому возвращаюсь. Сейчас, по крайней мере, я могу говорить о войне, а раньше не могла. Ни на работе, ни с кем-то из близких. Эта боль уже до конца моих дней, несмотря на то что жизнь не остановилась. Мы живем, работаем, растим детей, все вроде наладилось и все хорошо, но эта боль осталась внутри.
Для меня война начиналась в несколько этапов. Сначала, когда мы прятались в подвалах от бомбежек, когда сидели в посадке, прикрывая собой сына, вокруг все рушилось, падали деревья. Это был первый этап. Мы еще находились дома. Потом был второй этап, когда мы уезжали. У нас во дворе разорвался снаряд и снесло полдома. Тогда стало страшно и было понятно, что надо уезжать.
…Прощание с домом со слезами, долгая дорога с сумками, с детьми. Но я уезжала с надеждой, что к Новому году все будет хорошо, и я вернусь. И третий этап был, когда пришло понимание, что я не вернусь, возвращаться некуда. И вот этот этап стал самым тяжелым и мучительным.
Когда возле дома происходили военные действия, мы говорили о том, кто выжил, а кто нет. Мы узнавали информацию, связи постоянно не было, а когда появлялась, мы обзванивали всех, кого можно было. Узнавали кто где, в каком бомбоубежище, кто выехал, а кто не выехал. О войне с политической точки зрения мы не говорили. Главное было узнать судьбу близких, родных, друзей у которых горели дома, и кто там оставался.
Связь была по утрам. Мой папа до последнего оставался, до февраля [2015 года] находился в Дебальцево. И в 5 утра у нас как сводка была. Он звонил, что жив-здоров, рассказывал, что произошло за день. Он непосредственно был в центре событий. С украинскими ребятами на своей машине скорой помощи ездил разгребать завалы, доставали людей или их части. Они помогали людям, спасали бабушек, развозили воду, хлеб, а раненых и убитых вывозили с территории Дебальцево.
Поэтому я много чего знаю от папы, он был на самом пике. Он оставался до последнего. Я его каждый день умоляла выехать, эвакуироваться оттуда. Но он не мог бросить, он сказал: «Я не брошу ребят, буду дальше с ними работать, помогать».
А последней точкой было, когда он утром пришел в гараж к ребятам, а там нет никого, там оккупанты и ему говорят: «Дед, чего ты сюда пришел?» – «На работу». – «Нет у тебя работы». – «Тут машина моя». – «Нет у тебя машины, иди отсюда, пока живой». И все, он мне тогда позвонил, говорит: «Я сейчас как побитый пес и не знаю, куда мне идти».
Видно, на почве этой войны, нервотрепки и всего, что он пережил, когда в 60 лет пузом ползал по асфальту под снарядами, начались проблемы со здоровьем. У человека, который никогда не пил и всю жизнь был за рулем, развился цирроз печени. Уже два года, как мы похоронили папу. Мы его лечили, спасали, но не спасли. Я думаю, что эти болячки возникли на нервной почве. Если бы не война, он бы еще жил и жил, в этом году ему было бы 65 лет.
У меня в Одессе живут два дяди. Они еще с того лета, как все началось, когда мы прятались в подвалы, уговаривали нас приехать. Тяжело было бросить свой дом, работу и уехать просто так. Мы все оттягивали, а они звали нас постоянно. И когда мы решились переехать, они сняли нам жилье.
Мы ехали большой семьей: мама, племянница, я с мужем, ребенок. Я думала, что мы переждем и вернемся. Никто не думал, что я здесь буду семь лет, а теперь, я так понимаю, и больше. Я не чувствую себя в безопасности, до сих пор шарахаюсь от салютов, а они здесь бывают довольно часто. То выпускные, то праздники, новогодняя ночь для меня просто ад…
Постоянно военные машины, учения – я все время вздрагиваю. Все время вспоминаю, как это завозилось к нам, как шли эти машины с военными, с оружием, эти полевые кухни… Целые колоны шли. И когда я здесь такое вижу, у меня сразу срабатывает какой-то рефлекс: что что-то нужно делать, куда-то надо бежать, где-то прятаться, приготовить документы, чтобы лежали на видном месте. У меня есть это до сих пор.
Недавно мэр выложил онлайн-карту бомбоубежищ в Одессе. Я три ночи не спала. Думала, зачем он это сделал, значит, что-то надвигается, кто-то хочет нас тут пострелять.
Я очень благодарна, что в Одессе нас поддерживали. «Каритас» помогал продуктами и необходимыми бытовыми приборами, у кого чего не было. Например, у сына не было кровати, мы на съемном жилье спали втроем на одном диване. И когда я об этом сказала, мне буквально через неделю перезвонили: «Мы везем вам кровать». И моему ребенку привезли новую кровать и матрас.
Был лагерь для детей, занимались с ними по возрастным группам. А у меня с ребенком были проблемы, он после пережитого на Донбассе уходил в себя. Мог не реагировать ни на что, мог сутками ничего не кушать, не выходил на улицу. Мы буквально вытаскивали его из этого состояния. Он пошел в первый класс уже в Одессе, и в школе с ним занимался психолог, но это не давало результата. А вот когда его взял к себе «Каритас» (я возила ребенка каждые три дня на пару часов), он играл с детками, общался со взрослыми, ему очень нравились вожатые. И он как-то начал постепенно выходить из этого состояния. Он начал разговаривать, кушать, стал возвращаться в свое обычное состояние. Наверное, года два он к ним ездил.
При цитировании истории ссылка на первоисточник — Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова — является обязательной в виде:
Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова https://civilvoicesmuseum.org/
Другие истории
