Мой папа был директором Широкинской школы. Мама – бригадир полевой бригады. Я, как все сельские дети, ездила на лошади. Дядя научил меня боксировать, я дралась с мальчишками. Вот такая жизнь у меня была. Но очень весёлая, нормальная.

В сорок первом году, в октябре, пришли немцы к нам. Мне было семь лет. В сорок третьем году два доносчика написали, что мы – семья коммуниста. Маму немцы избили, она умерла через две недели. А отец в мае сорок пятого года погиб в Берлине. Мы остались с братом сиротами.

Я пережила детдом, сиротство. Видела голод, холод. Трудное было детство. Но я никогда не унывала. Я жизнелюб и энергичный человек. Я училась в педучилище днём, а тут совхоз «Зірка» был, я нянечкой ночной работала.

Закончила педучилище. Поработала два года в Антраците и вернулась домой, в Широкино. С тех пор не выезжала. Как я зашла в Широкинскую школу в пятьдесят восьмом году, так меня рассчитали 1 мая в 2015 году, 59 лет отпахала. 

В Широкино мы начали строить дом. Десять лет строили. Муж болел, он в шахте получил увечье, инвалид. На учительскую зарплату жили. Нормально жили, небогато, но нормально. У нас большой огород, тридцать пять соток, шикарный сад, много фруктов. Хороший малинник, клубника. Все было, что нужно для жизни.

«Мы сидели в подвале и просили Бога: «Господи, пронеси!»

А потом вдруг 4–5 сентября 2014 года страшные обстрелы. Мы в подвале, десять человек, сидели. Все просили Бога: «Господи, пронеси, Господи, пронеси». Молили Бога. Сыпалась штукатурка. Стены дрожали, как картонные, в подвале. Вот такие обстрелы были.

Потом все стихло. Минские переговоры начались, мы так радовались, что это все закончится и будет конец войны.

Бежали мы после этих обстрелов в Седово. Две недели там жили. И в Бердянске две недели тоже жили. Невозможно было жить в Широкино. Обстрелы были ужасные.

Ну, а потом «серая зона». Часто не было света, газ не давали. Продукты несвоевременно привозили. Но как-то село жило. Люди работали, работал сельский совет, больница, школа, почта. Но нам, бюджетникам, не заплатили. Аванс дали 14 августа, но не заплатили зарплату. Мы просто работали, потому что надо было работать. Так как мы «серая зона», нам за шесть месяцев зарплату так и не заплатили.

«Стреляют, а женщина говорит: «Пойду чаю подогрею»

Очень часто стреляли, особенно ночью. Я напьюсь таблеток, в кухне на полу постелила себе что-то, а дочка моя не спала вообще. Не было такой минуты, чтобы не рвались снаряды. Если не в селе, так где-то за селом. 

У нас очень хороший председатель сельского совета был, Глущенко Александр Николаевич. Это бесподобный человек. Он нас не бросил в тяжёлые минуты. Был все время с нами. И вот он узнал, что будет обстрел. Передал: «Люди, в два часа будет обстрел». Но мы даже не думали, что будет. Я в это время шла по улице, возвращалась со школы. И вдруг свистит что-то. И взрывы... Я настолько перепугалась!

На второй день мы с дочкой шли, так мы под забор подбежали, легли там и лежали, пока обстрел. Это было очень страшно.

Я на своей жизни испытала уже войну, а ведь из молодёжи никто не знал, что это. Как-то с нами была молодая женщина. Стреляют, а она говорит: «Пойду чаю подогрею» – «Куда ты идёшь, осколки летят?»  А она говорит: «А что, они сюда прилетят?» Вот такое впечатление было у людей.

Я пережила Вторую мировую войну. Я видела, как немцы заходили в наше село и как его освобождали. Все я на себе испытала. Но такого страха, как теперь, не было. Наверное, оружия тогда такого не было, как теперь. «Грады» как начнут бить – так дышать тяжело.

«Мы пешком пошли из села. Я к палке привязала белую тряпку»

Страшно, когда свистят осколки мимо тебя. Когда разорвались снаряды во дворе, меня бросило на землю взрывной волной и ударило об дерево. Плечо перебило, два ребра и позвонок очень ушибло. Мне сейчас очень больно ходить.  

Дочка была со мной и соседи. Напротив меня врач жила, она сразу мне сделала укол: и но-шпу, и что-то обезболивающее. Моя ученица купила лекарства, привезла. И я так сидела в подвале. Лежать не могла. Две недели сидела, потому что такие боли были страшные. Но пережила.

Первые убитые были, первые дома сожжены. Ваня Носков шёл с моря, снаряд прямо в него попал, мина. Разорвало на куски. Собрали все эти кусочки, сложили в ящик. Жена положила костюм и так вот закопали. Жертв было много. В Широкино погибло 15 человек мирных жителей. 27 раненых. Уже здесь, в Мариуполе, 137 человек умерло, широкинцев.

В феврале 2015 года в срочном порядке начали широкинцев эвакуировать. Одних вывезли на Театральную площадь, но мы не попали. Других – к Поживановской церкви. Мы с дочкой снова не попали. И тогда мы пешком пошли из села. Привязала я к палке белую тряпку – и через Шпиль пешком пять километров до села Бердянского мы добежали.

Потом прошу своего ученика: «Вывези, Андрюша, вывези нас». Мы приехали в Мариуполь и две недели жили у Лениной начальницы. Потом нашли квартиру. Пятый год здесь живём. 

«Выжили благодаря помощи Рината Ахметова»

Я патриот своей родины. Я очень люблю украинский язык.  Многих украинских писателей знаю на память. И стихи Шевченка, и Леси Украинки, и сочинения Панаса Мирного. Всех я знаю. И мне очень больно. Мы никому не нужны.

Спасибо Ринату Леонидовичу. Вы знаете, я низко ему поклонюсь и скажу несколько раз спасибо. Если бы не его пайки, если бы не его поддержка, мы бы первые два года абсолютно не выжили здесь. Абсолютно. Это благодаря ему.

Мы, сельские люди, привыкли чем-то заниматься. Мы привыкли что-то делать. Я не представляю себе жизнь – сидеть на лавочке. Это для меня что-то страшное. А сейчас изменился ритм нашей жизни. У нас нет крова над головой. Все это чужое. Мы спим на чужой постели, мы едим из чужой посуды. Очень тяжело.

Мне недавно солдаты привезли мои три кастрюльки, скатерть и иконку. Это прапрапрабабушки благословение. Икона 1837 года.

Мы не живём, а выживаем. Помогает нам выжить в этих трудных условиях прежде всего то, что мы, широкинцы, громада. Мы не растворились в среде мариупольцев. Мы вместе всегда.

Я учила детей доброте, любить Родину, любить язык родной. Мы такие диспуты, мы такие чтения организовывали: Шевченко, Лесю Украинку, Коцюбинского... Все це було. Тепер його немає.

Первое, о чем я мечтаю, о тишине, о прекращении войны. Если скажут, что для того, чтобы был мир, надо пройти до Широкино на коленях, я бы пошла туда на коленях. Моя мечта – побыть в Широкино, поклониться могилам родных. Я очень хочу домой.