Его спасение – настоящее чудо. Осенью 2014 года на окраине Мариуполя снайпер прострелил голову Илье Луценко, когда тот катался на велосипеде. Пуля разбила затылочную и лобную кости. У парня практически не было шансов выжить. Почти месяц он находился в реанимации. Илья перенес несколько операций, врачи извлекли семь осколков. Продолжить лечение и обеспечить реабилитацию у семьи не было возможности. Тогда своевременную помощь оказали в Штабе Рината Ахметова. Илья проходит долгую реабилитацию. Каждый шаг – преодоление. Упражнения на тренажерах – испытание. Парень и его родители радуются каждому улучшению.
Самое страшное – это первая ночь после выстрела. Это когда мы приехали в Мариуполь и нам сказали, что он до утра не доживет.
Белла Иванова, мама:
На снимках МРТ, которые были сделаны после ранения в 2014 году, видны два разрушения: входное и выходное отверстия в черепе и след от пули, которая диагональю прошила полушарие мозга.
Илья Луценко, 19 лет:
Я закончил школу, поступил в Мариуполе. Оставалась неделя до учёбы, но случилось другое.
Мы с друзьями катались. Ну что, что блокпост? Там же наши. Какая там опасность? Никаких знаков не было, что опасно. Ну стреляют, ну это уже нормально в Мариуполе, стреляют часто.
Как-то спали с девушкой. Проснулись ночью от того, что стреляют. Мы пошли к окну, смотрим, а там летает беспилотник и с блокпоста красными пулями в этот беспилотник стреляют. Девушка пошутила: фейерверки пускают. Я сказал, что это пули раскалённые. Война.
Для меня реанимация была будто 3-4 дня, а сказали – несколько недель я там был.
Белла Луценко:
Самое страшное – это первая ночь после выстрела. Это когда мы приехали в Мариуполь и нам сказали, что он до утра не доживет. В палату не пустили, показали его через стекло.
Я не могла пойти спать ночью спокойно. Я должна была быть рядом с ним. Поэтому мы с мужем в машине устроились за окнами и по очереди, через каждые 5–10 минут смотрели, как он там. Я всё время говорила мужу: «Пойди, посмотри, дышит или нет?» Потому что мне, честно говоря, было самой страшно. Поэтому мы по очереди смотрели. Это страшная ночь, и я иногда с трудом ее вспоминаю, память отказывается. Я не могла достать [до окна], поэтому муж принёс кирпичи, чтобы забираться и смотреть в окно.
Сын всё-таки дожил до утра. И мало того, начал сам дышать. Аппарат искусственного дыхания отключили. Врач нам сказал прямо, что в Мариуполе шансов нет, нужно его переправить в Днепропетровск (ныне – Днепр). Врачи там проводили много операций подобного плана с огнестрельными ранениями. И нам желательно попасть туда, там у нас есть шанс.
Нас на скорой помощи отвезли в аэропорт, посадили в вертолёт и переправили в Днепропетровск. Боялись, что он не долетит, умрет по дороге. Поэтому сначала проконсультировались с профессором из Днепропетровска. Он спросил, какое состояние Ильи, и сказал: «Везите».
У ребят-солдат было более легкое ранение, поэтому ему уступили место. Благодаря этому он выжил. Также он благодаря врачам выжил, потому что они сделали невозможное. Операция на открытом мозге – это тяжёлая операция.
Наши деньги закончились ещё в Мариуполе. Нужны были лекарства. Нам дали целый список – скатерть. Мы купили – и всё, у нас не было никаких заначек.
Потом мы приехали в Днепропетровск. Муж не мог выйти на работу, говорил: «Ну, я выйду, а кто тебе будет помогать?» Потому что Илья тяжёлый, это ж надо его мыть, как-то переворачивать, помогать ему вставать, коляску возить. Мы его выгуливали каждый день, чтобы он дышал свежим воздухом. Вы представляете, что такое 80 кг для меня катить в горку? Это очень тяжело. Поэтому муж говорит: «Я не смогу устроиться на работу, пока тебе не станет легче».
Чтобы мы смогли дать сыну один месяц реабилитации в год, нам нужно откладывать, по 5000 гривен в месяц. У нас так не получается. Съёмное жильё, дочка-студентка. И надо что-то кушать. Таких семей, как наша, очень много, у которых возможности заработать на реабилитацию фактически нет. Поэтому надежда только на волонтёров и на такие организации, как Фонд Рината Ахметова.
Ты веришь всегда, что всё будет хорошо. Даже когда ко мне подошли трое врачей, которые только-только сына прооперировали, и сказали, что состояние очень тяжелое, шансов мало. Всё равно материнское сердце надеется. Нельзя не надеяться. Ты всё равно веришь, ты знаешь, что всё будет хорошо, и ты делаешь всё, что можешь.
Когда я увидела, что после реабилитации мой сын опять начал улыбаться, смеяться, шутить и даже флиртовать с девушками, я поняла, что (фух!) становится легче.
Самое главное – это психологическая составляющая. От реабилитации большая польза. У сына стало лучше равновесие. Есть движения, которые он раньше не мог делать, а сейчас уже начал. У него улучшилась моторика руки. Он хвастается: «Мама, смотри!» Естественно, я радуюсь вместе с ним. Я вижу пользу.
Илья Луценко:
Самое сложное было пытаться ходить. Это что-то новенькое тогда было. И мне было очень трудно. Я очень потел. Сначала включилась правая часть тела. А левая у меня очень трудно включается, но массажи помогли. Массажист каждый день ходил почти.
Белла Луценко:
Первые два года реабилитация должна часто проводиться. Идёт тренировка мозга. Его нужно тренировать под наблюдением специалистов. Это специальная программа, которую Илья должен проходить регулярно. Один месяц дома, два месяца в реабилитационном центре. Тогда это будет работать.
Я понимаю, что при любых военных действиях есть случайные жертвы. И так получилось, что в данной ситуации случайными жертвами оказались мы с сыном.
Мы глубоко убеждены, что таким людям должно помогать государство, помогать и поддерживать. Нам помогали волонтеры, нам помогала Больница Мечникова, нам помогали литовские друзья. И мы очень благодарны Фонду Рината Ахметова за возможность пройти три курса реабилитации. Это большие деньги, которых у нас нет. И я хотела сказать слова благодарности им за то, что у таких людей, как мы, есть такая возможность.
При цитировании истории ссылка на первоисточник — Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова — является обязательной в виде:
Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова https://civilvoicesmuseum.org/