Мы живём в Краматорске. Спокойно жилось, ничего плохого не предвещало. Жили, работали, ребёнок учился в школе. Сначала люди ничего об этом не знали. Война и война.  

В Краматорске сначала появились люди в форме, какие-то блокпосты непонятные. Вечером на улицу невозможно было выйти, запретили. Это началось в апреле или мае 2014 года. Сначала началось в Славянске. Это недалеко от нас, несколько километров, а потом и в Краматорске.

В городе не стало воды совершенно, потому что где-то разбомбили водопровод, который поставлял воду в город. Воду привозили на машинах. Нужно было часами выстаивать, чтобы ее набрать. 

В 2014-ом, был июнь или июль, начались обстрелы. Но тоже мы их слышим, но не видим. Что это падает? Бомбы какие-то или что? Люди никогда не сталкивались с войной, все это им незнакомо. Потом был обстрел – и уже несколько домов у нас пострадало. Снаряды попали в жилые дома. Не рядышком с нами, но об этом – город небольшой – об этом сразу все узнали. 

Детей стали отправлять в детские лагеря. Мы своего сына тоже отправили на время, думали, может, все это утихнет. Но это затянулось надолго. 

В 2015 году, 10 февраля был обычный день. В школе объявили карантин из-за гриппа. Вадик созвонился со своими одноклассниками – и решили они выйти погулять. Было это примерно в полдень.

Дети вышли и вдруг все жители города и мы, конечно, услышали страшный звук, неописуемый. Ты не видишь, что это летит и что вообще происходит. Мобильная связь прервалась. Сыну дозвониться не можем.

Мы живём в многоэтажке. Недалеко находится аэродром. Из окна выглядываешь – ничего такого не видим. Просто слышим звуки страшные, сильные.

Оказалось, когда дети втроем гуляли, рядом пролетали снаряды. Двоих мальчиков ранило, моего сына и ещё одного мальчика. А третьего пронесло. Приехала скорая, привезли в больницу.

Сразу оперировали. Сын потом рассказывал, что они услышали страшные звуки и сильно испугались. Стали бежать. Бежали до ближайшего дома, где мальчик Артём жил. Дети были в таком страхе, что они вообще не понимали, что с ними происходит.

Когда они забежали в подъезд,  почувствовал, что нога какая-то горячая. Рукой до ноги дотронулся, а она вся в крови. Они домой зашли к этому мальчику, там дедушка был и скорую помощь вызвал.

На тот момент им было по 13 лет. У нашего сына сквозное осколочное ранение правого бедра.

Четыре операции было у ребёнка. Пока лежали в больнице, любой звук сильный, который на улице происходил – машина  проехала, например, или ещё что-то – Вадик постоянно пугался,  ему было страшно слышать эти звуки. К нему приходил психолог.

Мы были в шоке. Тебе всё равно, как ты выглядишь, поел ты или не поел, поспал ты или не поспал. Просто хочешь находиться рядом с ребёнком. Потом все эти операции. Ребёнок перебинтованный.

Когда в больнице лежали, мысли все были, чтобы у ребёнка все было хорошо, чтобы он быстрее выздоровел. Чтобы операции все прошли успешно, чтобы без последствий.

Еще приходили обычные люди в больницу, посторонние. Приносили ребёнку то фрукты, то сок. Приходили проведывать одноклассники и учителя.  Каждый день кто-то приходил – и ребёнок был в общении с детьми.

Особенно после происшедшего с сыном ты живёшь в постоянном страхе. Каждый день ко всем звукам прислушиваешься. Пролетел вертолёт – ты уже смотришь, куда он полетел. Какой-то звук услышал – уже у тебя настороженность. Ты постоянно в тревоге живёшь, и у тебя дома собрана сумка с документами, со всеми необходимыми вещами. Вдруг сильный обстрел – ты понимаешь, что тебе придётся отсюда убегать, спасать жизнь ребёнка и всей семьи.

Вроде бы сейчас спокойно в городе. Но уверенности в том, что действительно это будет так, нет. Ребёнок уже взрослый, ему 17 лет, но это забыть невозможно.

По сей день у него  возникает тревога.

У сына нарушение опорно-двигательного аппарата. Мы получили инвалидность. Сейчас находимся опять на реабилитации в городе Киеве, в санатории «Жовтень».

Ребёнок проходит санаторно-курортное лечение. Надеемся, что станет лучше. Тут спокойно, свежий воздух, дети отдыхают от всего. Даже сама обстановка снимает напряжение.

Владик закончил 11 классов, поступил в институт МАУ на факультет психологии. Эта профессия ему нравится. Считает, что в наше время профессия психолога – это актуально, особенно в нашем регионе. Много семей, детей пострадавших.

С Владом работали психологи, тоже предоставленные Фондом Рината Ахметова. Первый раз, когда он встретился с психологом, не мог понять, что он от него хочет. Пришёл какой-то дядя.  Ребенку 13 лет было тогда. Потом понял, что психолог – это человек, который должен выслушать тебя. И вот он стал с ним делиться чувствами, ощущениями – ему стало легче.

Дети не всегда могут родителям сказать то, что скажут постороннему человеку.

И с психологом тоже посоветовались. Говорит: «Конечно, лучше, если ребёнок сможет находиться в кругу своих одноклассников, чтобы не замыкался сам в себе. Дома он будет один. Учителя будут к нему приходить заниматься, но это совсем не то».