Історія подана мовою оригіналy

Владимир заботится о четверых детях один. Ему тяжело морально и в бытовом плане, но уезжать из опасной зоны он не собирается.

Я живу в селе Троицко-Сафоново в Николаевской области. Моя семья – жена, четверо детей и мама-инвалид. До войны я работал, был начальником охраны, на данный момент работы вообще никакой нет.

Когда началась война, я был дома с детьми, сам. Жена ухала к маме – она оставила семью еще до войны. Утром 24 февраля я включил детям мультики. Новости я всегда только в телефоне читал. Но вместо мультиков я краем уха услышал что-то, даже не понял что. Потом знакомые начали мне звонить, писать сообщения о том, что началась война. Я сначала думал, что это шутки, какой-то бред.

Я раньше не вникал в политику, поэтому не мог понять, чего русские сейчас от нас хотят, почему они на нас напали.

Мне товарищ начал сбрасывать переписки о том, как они нас ненавидят и хотят уничтожить, как нацию. Я до сих пор в полном шоке - не знаю, что дальше делать. Я верю в Украину, я рад, что наш Президент смог донести всему миру, что здесь творится на самом деле.

Мне до сих пор предлагают уехать из Украины ради безопасности детей, но я отказываюсь - я не могу бежать. 25 февраля, на второй день войны я уже пытался записаться в добровольцы. Купил форму и практически все обмундирование, приехал в военкомат, а меня отправили домой, так как я многодетный отец четырех детей.

С нами живет еще моя мама. Она инвалид: у нее нет ноги, сахарный диабет, она нуждается в инсулине. Она всегда себя плохо чувствует. Когда началась война, на нервной почве у нее отказало все, еле откачали. Я копил деньги ей на инвалидное кресло, но все, что удалось собрать, ушло на питание.

С водой питьевой у нас в селе все нормально - есть скважина. Когда свет выключают, мы набираем в емкость воду. Поначалу деньги были, но их уже нет даже на еду. Мы сейчас доедаем то, что нам дали в гуманитарной помощи, и то, что мне друзья прислали в посылках вопреки тому, что я отказывался. Мне некому даже рассказать все это. Стыдно одалживать у кого-то деньги, потому что мне нечем их возвращать. У меня есть пай земельный, я хочу его продать. Это единственное, что у нас есть - другого дохода нет.

Снигиревка от нас в 65 километрах. Когда начались сильные обстрелы, я включал детям мультики погромче. Когда истребители над нами летали, я не пускал их на улицу - объяснял, что там неприятности. Я думал, сейчас быстренько жахнем – и россияне уберутся, все наладится. Я даже не представлял, что такое война. Моя мама пережила войну.

Я ей начал говорить в начале марта, что на нас москали напали, хотят убить. А мама не верила, говорила: мы же русские! Это, наверное, на нас фашисты напали. Я ей ответил, что это они нас сейчас считают фашистами.

Потом пришли ее приятельницы и с горем пополам как-то объяснили ей, что вообще происходит. Нормальному человеку такое сложно понять и принять.

Мне 41 год и я столько в жизни не плакал, сколько за последний год. Я прячусь от детей, чтобы они не видели. Я для них сильный, я папа, но я себя чувствую, как большой маленький мальчик. Мне плохо еще и от того, что ушла жена и мне не с кем разделить это тяжелое время, у меня нет никакой поддержки.