Історія подана мовою оригіналy

Несмотря на начало боевых действий, Марина Витальевна не бросила своих пациентов: раздавала им медицинское питание и заботилась о тех, кто вместе с ней прятался в подвале от обстрелов.

Я коренная жительница Мариуполя. И до 24 февраля 2022 года я все время находилась в городе. В 2014 году тоже не выезжала. Мой муж родился в Бахмуте. У нас две дочери, им 21 год и 10 лет. Старшая дочь последние пять лет жила, работала и училась в Харьковском национальном университете имени Каразина. Там же работала на кафедре лаборантом. В Мариуполе жила и моя мама – она вдова, а еще родная сестра со своей семьей.

24 февраля мы находились в Мариуполе. Дух войны давно витал над городом. Мариуполь – восемь лет был прифронтовым городом.

23 февраля я как медицинский директор раздала всем трудовые книжки, поскольку в воздухе витало сильное напряжение.

В 4:45 утра 24 февраля находилась на улице, у меня частный дом, собака во дворе. Я пила кофе, и в 04:50 мне позвонила дочь из Харькова и сказала, что началась война. Потом мне позвонили из Вышгорода старые друзья и коллеги, которые наблюдали все то же самое, и уже в 04:50 мы знали о том, что за окном война. А я работаю с пациентами, я врач-генетик. Я разбудила мужа, сказала, что началась война и нам нужно ехать, выдавать питание. Мы сели в машину и поехали помогать людям. Мы целый день работали.

Выехали из Мариуполя мы 16 марта. До этого дня у нас просто не было времени, чтобы нас что-то шокировало, потому что мы работали не покладая рук. Только второго марта мы пошли в убежище, в бывший тир. Я думала, что мы там ночь переночуем. Но когда мы туда пришли, там было 300 человек на тот момент: люди с собаками, две беременные, двое раненых было. Мы поняли, что мы пришли не на одну ночь, что мы здесь будем оставаться столько, сколько сможем. Там были пенсионеры, дети, которые, естественно, начали болеть.

Дочке с зятем, которые жили в Харькове, прилетело в крышу еще четвертого марта. И поэтому они взяли друзей, по рюкзачку за спину и пошли на эвакуационный поезд. Пришли в 06:00, а только в 20:00 сели. Я пыталась узнать, куда едет поезд. Они ответили: «Куда доедем, туда и доедем». Так им сказали. И в этот момент в Мариуполе пропала связь.

Я не знала, куда уехали мои дети, доехали ли они куда-нибудь или не доехали. И это было такое незнание, которое психологически мешало работать. Ребенок мой поехал – и я не знаю, жив он или нет. И вообще, выехали ли они из того Харькова. Как же тут не будет шока?

Самые большие трудности заключались в том, что люди по-прежнему верили в то, что за ними кто-то приедет, и что нас будут оттуда эвакуировать. Пятого марта я ездила в исполком с мужем на машине, потому что там вывесили объявление, что будет официальная эвакуация. Мы приехали на эту эвакуацию, стали под исполкомом, тогда еще в громкоговоритель, в рупор вещали. А через полчаса, как колонна собралась, – объявили об угрозе авиаобстрела, и все побежали по убежищам.

Люди ждали каждый день, что кто-то к нам прорвется. Я уезжала 16 марта, это был второй по счету день, когда мариупольцы на свой страх и риск поехали. Первые поехали 15 марта. И мы так решили: раз они не вернулись, то либо их там положили, либо они таки выехали.

И мы собрались ехать 16 марта. То, что центр был разбит, это понятно уже. Я поворачиваю голову направо – стоит белый каток и белый драмтеатр. Все белое, все чистое. Я мужу говорю: каток с театром целые стоят. Мы выезжаем на Мангуш – и я вижу, как из центра города поднимается огромный, как будто ядерный, гриб. А там у них уже ловил «Киевстар». Дочка дозвонилась, говорит: «Мама, Драмтеатр взорвали». 40 минут разницы было между тем, как я его видела в последний раз.

Но я же знаю, сколько там людей было! И вот это ощущение, что за людьми никто не едет, – это было очень печально.

В тот вечер, когда мы выехали, было три попадания именно в наше убежище. На второй этаж прилетело прямо под дверь, ее вышибло, людей зацепило тоже – было семь раненых. Еще прилетело прямо в костер, многих ранило прямо на улице. А они надеялись, что за ними приедут. Забирать уже не на чем было, и никого не пускали, даже с продуктами.

Мы ехали прицельно в Бердянск, потому что у нас там есть жилье, хоть город тоже уже был оккупирован. Мы думали, нам дальше разрешат выезд на Запорожье. Спасибо огромное Бердянску. У кого не было жилья, они встречали и днем, и ночью, у них работал круглосуточно во Дворце культуры перевалочный пункт. Туда приходили местные жители, сдавали жилье. Правда, за деньги. Но там были вещи, там были бутерброды, чай. 

На Запорожье был сложный выезд, не такой, как сейчас, оккупанты не пропускали по несколько дней. Надо еще и минное поле было проехать через Васильевку.

А потом у меня сдали нервы окончательно, и я сказала, что поеду куда угодно, а потом вернусь с другой стороны. Мы поехали с мужем на Крым, в Джанкой.

Сейчас мы находимся в Киеве. Дочка моя добралась до Закарпатской области, а сейчас они с зятем в Ивано-Франковск переехали. Честно скажу, это немного смешно, но поехали именно туда, потому что это был единственный город, в котором есть центр «Я -Мариуполь». А мы поехали в Крым. Пробыли там до первого августа, а потом как все – через мост, через Россию, Эстонию, Латвию, Польшу. Нам нужно было в Венгрию, чтоб со старшей дочкой наконец-то увидеться. Потом заехали через Закарпатскую область и приехали в Киев.

Для меня финальная точка – это украинский Мариуполь, поэтому я буду заезжать с нашими солдатами. Я приеду в Мариуполь и буду заново там все строить.

Нам люди помогут. Что можно – восстановим, что нельзя – построим. Многое нельзя восстановить, к сожалению. Значит, построим заново. У меня дом целый, он двухэтажный, частный, в нем нет всего двух стекол. Приеду в свой дом и буду дальше продолжать строить свой украинский город.