Історія подана мовою оригіналy
Денис рассказал в телеграм-канале историю спасения из Мариуполя. Последние месяцы до войны он и его жена Вика ожидали ребенка. Пара ходила на курсы молодых родителей, готовили квартиру к появлению малыша. Но все изменилось 24 февраля.
«Каждый день мы ложились спать под взрывы и вставали под взрывы. С мыслью, чтобы только в дом не попало. Единственное, что удалось спасти из нашей квартиры, это восемь декоративных крыс».
Мы с женой Викой родились и выросли в Мариуполе. Познакомились четыре года назад, влюбились, встречались, поженились. Мне – 20. За это время работал и строителем, и инженером, и сварщиком, и резчиком. Накануне войны устроился грузчиком-экспедитором на склад готовой продукции. Вике – 19. После школы она отучилась в техникуме на парикмахера, поступила в ПГТУ на социальную работу.
Последние месяцы до войны мы готовились к прибавлению в семье, ходили на курсы молодых родителей, готовили квартиру к появлению ребенка.
Утром 24 февраля Вика первой увидела вспышки света из окна квартиры на проспекте Победы. Вид парка «Веселка» сменился кадрами войны. Но ни у кого из нас в первые дни не было ни страха, ни паники. Казалось, что всё это скоро закончится, как было в 2014 году, когда стрельбы были на окраинах Мариуполя, а потом стихли. Спустя два дня ситуация ухудшилась.
Утром 26 февраля мы решили выйти за продуктами на городской рынок. Уже тогда были первые грабежи и мародёрство, но купить что-то необходимое было можно.
Многие уезжали из города, но мы решили, что останемся дома. Мы родились в Мариуполе и не собираемся никуда бежать!
После рынка мои родители попросили зайти к ним домой. Они жили в другом районе, в своём доме. Мы остались у родителей на ночь. С 27 февраля начались плотные обстрелы. Выйти из дома было сложно, а возвращаться было уже некуда. Единственное, что удалось спасти из нашей квартиры, это восемь декоративных крыс. За ними я бежал несколько кварталов под обстрелами.
Дом был весь в решето – было три попадания. В нашей квартире не было стекол. Хорошо, что крысы не пострадали.
Я засунул всех в переноску, в рюкзак, в карманы и побежал обратно. Бегу, слышу над головой свист. Метрах в 50 от меня упала ракета. Я упал, крысы разбежались. Встал, собрал всех и побежал дальше.
С конца февраля я был единственным в нашей семье, кто почти каждый день выходил в город за едой и лекарствами. В один из дней мы с другом Гришей пошли в район, где живёт мама Вики с её двумя младшими сёстрами, одной девять месяцев, второй восемь лет. Нам было нужно отнести детское питание.
За несколько метров до дома, мы услышали крики: «Идите отсюда!» А потом выстрелы. Грише пробило ногу, а мне раздробило пальцы на руке. Я сидел, болтал этими ошметками на руке и мне было страшно.
Я никогда в жизни не боялся, но этот страх я не забуду! Было страшно, что я больше не увижу маму, жену и сына, который даже ещё не родился.
Два часа мы просидели в укрытии, а как только стрельба стихла, я побежал за помощью. До ближайшей больницы было около пяти километров. Гришу пришлось оставить, идти далеко он не мог.
Я забежал в больницу, по ней стреляли. Пальцы висели, мне быстро обрезали их наживую, дали антибиотиков и отпустили домой. Было много раненых, тяжелых. Мне должен был хирург делать операцию, а провели детские травматологи, интерны. Сказали, что такая операция длится четыре часа, а мне за 30 минут всё сделали.
В больнице сказали, что за другом не поедут, очень опасно. Я был уверен, что потерял Гришу навсегда. Только после эвакуации узнал, что его спасли и вывезли в Запорожье.
До 10 марта было жёстко, а потом стало совсем жёстко.
Понять, откуда и кто будет стрелять, невозможно, стреляют со всех сторон. В один день снаряд попал в соседский дом – выбило все окна, люди живы остались. А собаку на куски разорвало, только поводок остался.
Каждый день мы ложились спать под взрывы и вставали под взрывами с мыслью: чтобы только в дом не попало.
Скольких людей пришлось похоронить в эти дни, я и не помню. Хоронили соседей, родственников, друзей прямо во дворах. Времени на нормальные похороны не было.
Никто не хотел войны. Я не думал, что из моих друзей в живых останутся трое, остальные будут лежать без ног, без рук, без головы. Не думал, что мой сосед, с которым мы ходили друг к другу на праздники, у которого я сигареты стрелял, что увижу его на заднем дворе своего дома с дырой в спине от осколка. Я не думал, что это когда-то будет со мной.
Когда в городе пропало электричество, мы с отцом из трёх старых радиоприёмников собрали один, нашли батарейки. Так можно было слушать новости о другой Украине. С середины марта все украинские новости заглушили, были новости только «ДНР» и России.
Я был удивлён, что по российским новостям говорят, что школы, больницы и роддома в Мариуполе целые, что их не обстреливают. Помню, меня поразило, что Левобережный роддом был настолько обстрелян! Рядом дома целые, а у роддома третьего, четвертого, пятого этажей просто нет, сгорели. И вокруг много попаданий. То роддом разбит и по 14 школе, где в подвале было 500 человек, были прямые попадания, там поубивало много людей. А в новостях говорится, что идёт огонь только по военным базам.
Мои родители жили в длинном деревянном доме с квартирами на несколько семей. Мы с отцом часто что-то ремонтировали и строили вместе, то крышу меняли, то забор ставили, то печку разбирали. Но одну печь сломать не успели, хотя она была почти аварийной.
Именно эта печка спасла нас этой весной. Когда пропали электричество и газ, на ней готовили еду, кипятили грунтовую воду и талый снег. Эта печка – единственное, что осталось от нашего дома. Когда мы уезжали, уже было три попадания в дом, но не было возгорания. После нашего отъезда друг, который остался в Новоазовске и приезжал в Мариуполь, прислал фотку.
Нет нашего дома, одна труба стоит, а на месте квартиры – воронка.
22 марта я вышел из родительской квартиры. Их дом оказался единственным уцелевшим от огня на той улице. Мама начала сильно паниковать, и мы решили уйти в бомбоубежище.
Выходишь на улицу – всё кругом горит, а соседи лежат на дороге и не двигаются. Мама тогда испугалась очень. Мы собрали всё самое необходимое – еду, вещи, побежали в 14 школу, в бомбоубежище. Пока мы туда бежали, в школу прилетел снаряд и крыша обвалилась…
На следующий день зашли военные из «ДНР» с белыми повязками и объявили, что начинается эвакуация. После этого, по их словам, должна была начаться полная зачистка района. Каждому человеку разрешили взять по одной сумке с вещами. Домашних животных взять запретили.
Вика тогда отказалась уходить без крыс. Она сидела и ела рассольник, а слезы соленые лились прямо в суп. Я посмотрел на это, побежал, нашел военного, спросил, можно ли брать животных, сказал, что беременная жена не хочет уходить без них. Он разрешил.
Моя беременная жена с переноской для восьми крыс шла пешком 10 километров до границы «ДНР», чтобы выйти из города.
Почти целый день мы простояли на досмотре. В 8 утра вышли, часов в 10 были в очереди для прохода на границу. С утра там было три тысячи человек, под вечер уже двенадцать. Нам повезло, что Вика беременная, а у меня кровь с пальцев шла. Нас пропустили раньше. Это было примерно в 12 ночи. Родители прошли только утром следующего дня.
После такого путешествия у Вики была угроза преждевременных родов. Несколько дней она провела в больнице под Донецком. Когда угроза ранних родов прошла, решили ехать в Европу.
Мои родители остались в России, они планировали поехать к родственникам в Псковскую область, а после войны вернуться в Мариуполь.
Мариуполь – Новоазовск – Докучаевск – Таганрог – Ростов – Москва – Петербург – Выборг – Финляндия. Этот путь мы проделали с 23 марта по 10 апреля.
Расходы за большую часть пути оплатили дальние родственники, которые живут в разных частях Европы. Они помогали советами и деньгами. Чтобы добраться до границы с Финляндией, мы продали ноутбук и заложили в ломбард золотые цепочки.
На такси доехали из Выборга до границы с Финляндией, где российские пограничники продержали нас несколько часов на допросе; раздевали, досматривали. Вопросы задавали таким образом: «А ты военных знаешь? А как у тебя дела? А где военные находились? А что ты вчера ел?» Ещё они спрашивали, почему я жил рядом с военной базой. Я говорил: «Потому что там с женой квартиру снимали». А они: «А почему именно там? А почему не в другом месте?» Вика была уверена, что нас не пропустят через границу, но через три часа всё же пропустили.
На финской стороне мы сразу запросили убежище. Финны задали лишь один вопрос: «Планируете ли вы ехать дальше или хотите остаться в Финляндии?» Мы сказали, что остаемся. Нас отвезли в полицию, выдали еду, одежду и немного денег, а после отправили в Йоэнсуу.
.png "Імена")
