Історія подана мовою оригіналy

Лилия убегала от войны дважды – в 2015 и в 2022 году. Она видела, как после обстрелов восстанавливалась Попасная, какой прекрасной она стала, и как ее снова пришли уничтожать оккупанты.

Мне 55 лет, у меня двое сыновей взрослых и внуки. Я работаю учителем начальных классов в Попасной.

Мы уже знаем, что такое война. 15 января 2015 года мой муж, мирный житель, вышел из магазина и попал под обстрел «Градов» - ему оторвало голову. Я тогда была в Северодонецке, мне делали операцию, поэтому я всего не видела. Похоронили мы его 19 января. Очень сложно было. У меня осталась его старенькая мама.

Дети тогда были со мной. Старший сын с маленьким ребенком и невесткой – она была беременная вторым малышом. Младший сын как раз окончил школу и поступил в Харьков, в железнодорожную академию. Мы не могли вырваться из Попасной, наш район обстреливали беспрерывно. С большим трудом мы нашли водителя, который очень уважал покойного мужа и ради памяти о нем согласился вывезти из Попасной моих детей. Я осталась со свекровью и папой.

Промучились мы со стариками до 22 января, а потом я вывезла их в Харьковскую область к дальним родственникам. В марте мне пришлось вернуться домой, потому что брать отпуск без содержания я не могла – нужно было помогать сыну-студенту. Старший сын с двумя детьми в то время жил в Запорожье - они семьей ютились в однокомнатной квартире.

Когда вернулась домой, я была в шоке: все было разбито, вокруг валялись стекла, ветки.

В школу пришли только трое детей, я их учила. Но мы это пережили, и жизнь потихоньку начала налаживаться. В 2016 году к нам в школу начали приезжать с проектами. Для меня это было, как терапия. Я начала возить детей по Украине, участвовать в театральных проектах. Город расцвел, школы были оснащены по последнему слову техники. Я думала, что доработаю до пенсии в замечательном коллективе, в отличных условиях.

Я долго не делала дома ремонт после обстрелов прошлых лет. Потолок был разбит. Но мы сделали ремонт и думали, что будем жить прекрасно. 24 февраля, в четверг, я собиралась на работу. Утром телевизор я не включала. Мне позвонила племянница из Киева и сказала, что их бомбят.

У меня все тело задрожало – перед глазами возникли 2014–2015 годы.

Я взяла сумку, и пошла в школу, как всегда, в семь часов. В школе есть бомбоубежище, там мы прятались в 2014 году, когда все начиналось. Мы все собрались в школе и не знали, что делать. Начали упаковывать технику. А потом услышали звуки приближающихся взрывов и спустились в бомбоубежище. К нам бежали люди со все концов с детьми. Это был тяжелый день. Телефонные разговоры, испуганные люди. Я ушла после обеда домой и больше в бомбоубежище не ходила.

С седьмого марта обстрелы настолько усилились, что мы не могли выйти на улицу. Меня шокировали мои собственные соседи. Во время обстрела я спустилась в подвал.

Люди, рядом с которыми я столько лет жила, сказали, что это украинская армия обстреливает страну, и я в этом тоже виновата, потому что перечисляла деньги на помощь армии.

Мне было жутко. Я вышла, перешла в соседний подъезд. Там я смогла пережить ночь, потому что на улице все вокруг взрывалось, уже окон в доме ни у кого не было. Сейчас все соседи разъехались, каждый нашел свой путь: кто-то в россии уже, кого-то вывезли в «ЛНР».

Я сидела в подвалах с соседями, мучилась, пока меня не забрали друзья из нашего микрорайона на край города - туда еще не дошли обстрелы. Перед отъездом я пряталась от обстрелов в цокольном этаже Горгаза. Когда собралась уезжать, под обстрелами пробиралась домой, чтобы хоть какие-то вещи взять. Люди все были в ужасе, все похудели за это время. Спали мы, не раздеваясь. Я когда зашла в Бахмуте в душ и глянула на свои ноги, я в шоке была.

Мы выезжали с начальником Горгаза на его машине. Он отчаянный мужчина - многих вывозил, и гуманитарку привозил под обстрелами.

Всю дорогу я молилась, потому что обстрелы не прекращались - было очень страшно. Но спустя неделю в Бахмуте тоже начались массированные обстрелы, и мне пришлось уехать к сыну в Запорожье.

У старшего сына проблемы психического плана. Когда хоронили отца, у него начался нервный тик. На этой неделе мы пошли на обследование - он начал непроизвольно двигать шеей. Я думаю, что это спровоцировали последние события.

Свекровь выдержала, ей в этом году будет 89 лет. Она живет ради детей и внуков - держится и надеется, что все закончится нашей победой. Единственное – с родней, которая живет в россии, у нас отношения ужасные. Мой младший брат после школы уехал в россию и живет в Новосибирске. Когда я с ним говорила по телефону, рядом упал снаряд. Я зашла в подъезд, все посыпалось – это было за день до моего отъезда из Попасной.

Меня всю трясло, взрывной волной меня толкало, и я летела, не знать куда.

Естественно, я ему рассказала, что здесь творится. И в конце написала, что, если он поддерживает путина, я не прощу ему этого никогда. Он мне не ответил, потому что он поддерживает все это.

Младшая сестра свекрови живет на Урале. Она нам говорила, подхихикивая: «Ничего: скоро у вас фашистов выгонят, этих бандеровцев». Мы пытались ей объяснить, что нет здесь никаких бандеровцев и фашистов, но она стояла на своем. Вот теперь звонит мне и плачет: просит объяснить, почему с ней сестра не общается. Да потому что у сестры дом разбил снаряд, и сына убило. Сестра свекрови начинает понемногу понимать, что в россии по телевизору неправду говорят.

Мы уже пережили все этапы. Сначала мы верили, что война закончится очень быстро, потом уже не верили никому и ничему - я перестала смотреть новости. А сейчас я жду, чтобы начался учебный процесс, чтобы было чем себя занять. Всем нам хочется вернуться домой. Но мы понимаем, что города нет, и если наши солдаты начнут его возвращать, он будет разрушен окончательно. Очень страшно, что наше правительство сдастся и оставит восточный юг русским. Это пугает. Но я всем говорю, что нам нужно пережить: Господь потом дает больше, чем мы теряем. Главное – чтобы мы не остались в оккупации, это самое страшное. Я буду бежать куда-то дальше, лишь бы не остаться в оккупации. Я верю, что будет хорошее время, но как дожить до этого времени…