Історія подана мовою оригіналy

Елена видела в Мариуполе много разного: горе, смерти, разрушения, безразличие бомбардировщиков и сострадание простых людей.

Я родилась и жила в Мариуполе. Последние пять лет мы жили в 13 районе с мамой. Я из многодетной семьи, нас пятеро детей, все жили в Мариуполе. У меня есть дочка, с мужем я в разводе. Я работала учителем в 25 школе. У нас все было хорошо. Когда началась война, директор школы сказал, что мы будем работать онлайн, но второго марта отключали воду, свет, отопление, не стало связи. Работать мы больше не могли. Седьмого марта отключили газ. Прилеты были и днем, и ночью.

Днем 11 марта в мамин дом прилетела бомба. Мы были у мамы в пятом подъезде, а третий подъезд рухнул, там люди погибли.

После взрыва мы в подвал не пошли - были с родителями, ночевали в квартире. Было очень холодно без стекол в окнах. Готовили мы на улице на кострах. Бывало, вынесу чайник, чтобы воду согреть, и начинается обстрел. Я все бросала и бежала в укрытие.

Когда мамин дом стал аварийным, мы перешли к свекрови, но в первые же сутки и туда попал снаряд. Попадание было на шестом этаже, и вся девятиэтажка за ночь выгорела. Пришлось нам идти к маме в подвал, сидеть там в темноте. Мужчины где-то аккумуляторы нашли, у нас появился свет и возможность заряжать телефоны по очереди. Мы приносили из дому остатки продуктов и делились друг с другом.

Мужчины, рискуя жизнью, ходили на разбомбленный рынок. Они приносили, что удавалось найти из съестного, и раздавали всем.

У нас личного транспорта не было. Во дворе стояло много машин, но они были разбиты. К тому же, с них снимали колеса, аккумуляторы, сливали бензин – уехать на них было нельзя.

Бомбежки были практически круглосуточно: стены дрожали, побелка сыпалась, стекла сыпались. В нашем микрорайоне почти не было целых домов. В подвалах было небезопасно. Во дворе опасно было и несколько метров пройти. Я вышла однажды, чтобы дома свечки взять и переодеться, а вокруг меня свистели пули. Дорога в несколько минут мне показалась вечностью, я перечитала все молитвы, которые помнила.

Люди стали собираться группками и выезжать в Мелекино, в Гурзуф - на побережье было потише. В начале марта все подвалы были забиты людьми, а к концу марта людей осталось очень мало. Без связи мы не знали, что происходит. Еды становилось все меньше - украинскую гуманитарную помощь русские не пропускали. В конце марта обстрелы утихли и появились ДНРовцы со своей «гуманитаркой». Мы начали выходить к поликлинике, стояли в очередях наугад – вдруг удастся дождаться еды или воды.

На улицах валялись электрические провода, дома были разбиты, лежали трупы людей, стояли обгоревшие машины – как в страшном сне.

Горд изменился до неузнаваемости.

У нас не было воды, чтобы даже лицо умыть. Мы месяц спали в одежде, в куртках и сапогах на каких-то досках. От каждого звука вскакивали, не зная, что будет дальше. У моей дочери случилась истерика, ей было очень плохо. Я стала искать связь, чтобы как-то выехать. Мне удалось дозвониться знакомым в Бердянск. Связь была ужасная, но я каким-то чудом смогла расслышать, что они согласны нас принять. Наши соседи по подвалу смогли привести в порядок свою машину и собирались уезжать в Бердянск. Мы взяли небольшой рюкзачок с документами и уехали с ними. Вещей у нас не было – 15 марта снаряд попал в наш дом и моя квартира сгорела.  

25 марта мы выехали. Двое суток добирались до Бердянска, ночевали на блокпостах. Мама и еще две мои сестры остались в Мариуполе, другие две сестры выехали под обстрелами. Сейчас мы созваниваемся с мамой и сестрами, когда связь пробивается. Волнуемся, переживаем за них и скучаем. Очень хочется назад.

Я до сих пор не понимаю: как можно было кидать бомбы на жилые дома?

Мы до последнего оставались дома и даже не могли предположить такого сценария развития событий. Нам жутко было даже видеть, как бомбы попадали в дома – мы понимали, что там горели люди, дети. Люди оставались без ног, без рук. Это такая боль, это просто огромное ужасное кладбище.

У нас тоже люди разные, но я видела, как все помогали друг другу. Соседи по подвалу нам помогли выехать. Многие готовили еду и потом раздавали одиноким старикам. Когда наш дом горел, украинские солдаты помогали старичкам выбираться. Тепло на душе от того, что есть люди, не равнодушные к чужому горю.

Мы сейчас в Полтаве у наших знакомых. Они нас приютили, и мы им очень благодарны. Работы пока нету. Я учитель по образованию, но сейчас - сезон отпусков. Надеюсь, к августу что-то прояснится. Мой бывший муж остался где-то на оккупированной территории, у меня нет с ним связи. Мне нужно устроиться на работу, чтобы у моего ребенка была еда и все необходимое. В Полтаве более-менее спокойно, но мы многое пережили в Мариуполе. Когда дочка слышит звуки пролетающих самолетов, у нее начинается истерика - приходиться ее успокаивать.

Я верю, что наступит тот момент, когда можно буде вернуться в Мариуполь. Конечно, потребуется очень много времени, чтобы его отстроить, но если там будет украинская власть, я обязательно вернусь.  Я люблю Мариуполь, люблю свою страну. Я не хочу никуда уезжать – хочу домой.