В городе становилось все опаснее. По вечерам, во время обстрелов, когда от взрывов дребезжали окна и дрожали стены, мы с соседями собирались вместе и молились.
В нашем доме находится убежище, но бежать туда было страшно. Мы опасались, что, если снаряд попадет в дом, он сложится, как карточный домик, и убежище превратится в братскую могилу. Света в доме не было пять дней, а печи у нас электрические. Дружно собирались с соседями и готовили на костре у кого что было.
В очередной обстрел было совсем страшно. Я вышла в коридор, чтобы не слышали дети, и звонила братьям, на всякий случай прощалась и просила не оставлять наших стареньких родителей. Они кричали на меня, чтобы брала детей в охапку и ехала в Запорожье.
Младший сыночек, ему еще не было четырех, бегал по комнате и кричал: «Мама, скажи им, чтобы перестали стрелять, тебя убьют, а я буду плакать!»
Утром мне удалось купить билеты на электричку. Мы уехали. Первый год у меня была депрессия. Для чего мы с мужем так тяжело работали все эти годы? Чтобы все бросить на растерзание чужим.
Было страшно начинать все даже не с нуля, а с минуса. Но надо было заботиться о детях. Начала шевелиться, заставляла себя утром вставать и что-то делать. Муж привез мои швейные машинки, появились первые заказы... Ничего, мы сильные, мы справимся!