Поселок наш Пески был замечательным, я там прожила всю жизнь до сорока лет. Ничего лучшего я не видела, не слышала и не знаю. Самые лучшие воспоминания. Светлые.

Ворвалась война, она исподволь врывалась. Где-то с апреля-мая 2014 года мы слышали взрывы. Только далеко. Но довольно-таки регулярно.   

18 июля 2014 года – день обстрела «Градами» поселка и особенно центра, наших трехэтажек. Это началось с утра и продолжалось до ночи в несколько этапов.

Звук был от «Градов» неимоверный, свист, шум. Я такого не слышала раньше. Даже представить себе не могла. И когда в подвал я спустила маму и осмотрелась, частей крыш уже не было. В соседнем доме, в середине была дыра пробита, он горел. Когда мы уже выходили из подвала, на нас буквально кусками обваливался потолок.

Вся моя семья – мама, сын, я. В чем были – так поехали и документы взяли. Это по сей день все, что у нас осталось. Больше нет у нас жилья, да и поселка, в принципе, тоже практически нет.

Так что я очень жалею, что я не взяла хотя бы фотографию. Была бы какая-то память. Все остальное тоже болело поначалу, но со временем я успокоилась. Я себя корю, что нужно было еще что-то взять, но на тот момент и в таком состоянии шоковом…

Плюс к тому бытовые проблемы угнетали, что нужно было хоть бутылочку обрезать, чтоб было что-то в виде чашечки. Или взять что-то хотя бы переодеться. Снять с себя эту одежду, где-то под краном простирнуть. А ничего с собой не было.

И поэтому мы искали в гуманитарке вместе людьми что-нибудь, хотя бы простынку или рубашечку, чтобы набросить на себя. И за такими проблемами время проходило недели с две.

Врач проставила диагноз – двусторонняя сенсорная тугоухость. И лечению не подлежит, хотя пытались мы лечить. И капельницы ставили, но слуховой нерв не лечится.

Как оно будет дальше развиваться? Чаще всего это развивается и ведет к глухоте. Как Бог даст.

Сыну 14 лет исполнилось. Планов особо не строит, живет сегодняшним днем. Ему неприятно говорить и вспоминать о войне, что он лишен всего. Поэтому не хочет об этом говорить, гонит от себя эти мысли.

Можно сказать, что церковь и школа – это единственное, что нас еще как-то держит на плаву, чтобы не сойти с ума и не умереть. Поэтому вот и сейчас он в школе. Учеба идет с радостью. Конечно, ему там, среди друзей, среди ровесников легче.

И то, что есть у других, он бы хотел, например, компьютер. Он знал, что дома был. Комплексует, конечно, по этому поводу. Но я ему ничем помочь не могу. Все, что могу, я делаю. Может быть, даже больше, чем могу.

Родни у нас нет нигде. Если бы где-то были родственники, возможно, мы оказались там, но… А какие-то копейки у нас только стали появляться спустя, наверное, три-четыре месяца, когда документы пришли. Мы вызывали документы в Мариуполь.

Самая первая помощь была именно от Фонда Рината Ахметова. Вот эти пакеты с продуктами. Еще, по-моему, был или самый конец августа, или начало сентября 14-го года – это впервые [получили «наборы выживания»]. И это была поддержка продуктовая очень хорошая для нас. И первое ж время это было часто, по-моему, или через месяц, или через два.

Потом, я помню, несколько раз Ахметов тоже помог. Кроме продуктов предметы гигиены тоже я получала. Так что, можно сказать, это почти единственная помощь. Хотя я вспоминаю, что то ли Красный Крест, то ли еще какая-то организация [помогали]. Но Ахметов до сих пор – изначально до этих пор продуктовыми наборами помогает.

Мне просто бы хотелось, если умирать, то без болей сильных. А я понимаю, что, наверное, придётся под чужой крышей. Я выхода не вижу. Стараюсь, конечно, по этому поводу не плакать. Это ничего не даст… Стараюсь делать, что могу.