Мои родители и деды-прадеды – коренные широкинцы. Воспитали мы троих сыновей. Один живет в Донецке. Один шахтер уже на пенсии. Еще один в Мариуполе, также переселенец, переехал с семьей. Жена, сын и внучечка 21 год. 

В Широкино жили. Хозяйство, дом хороший, всё было. В 2014 году, в сентябре, пожалуй, всё началось. Уже некоторые дома были разбиты. Мы не верили, что это будет что-то страшное, что будет война. Мы ремонты делали, строили. Думали, это что-то такое несерьезное. А потом уже пошло, пошло. 

Мы из подвалов в 2015-м не выходили. В подвалах жили. Только выйдем из подвала – уже стреляют. Свет отключили у нас. Газ немного был. Только выйдем, поставим варить – снова в подвал. Выйдем – уже и кастрюлька горит, и всё.

Пошли очень большие обстрелы. Невыносимо было. Мы не выдерживали. Такое стрельбище! Уже нам оставаться в Широкино никак нельзя. Начали вывозить нас солдаты. Мы же сами не выезжали, не бросала село, нас вывезли.

12 февраля 2015 года нас вывезли в Мариуполь. Ходили солдаты и говорили: «Давайте, собирайтесь за 10 минут». Мы во чем стояли – в том уехали. «На три дня мы вас вывозим», – говорили.

Есть у нас было что, подвалы были забиты. До тысячи банок купорки было в подвале. Огороды свои. Держали же хозяйство. По двое, по трое свиней, птицы… На данный момент, как нас вывезли, у нас две сотни птицы, если не больше, было. Кабан был. Где оно делось, мы же не знаем. Забрали ли его, или оно подохло? Не знаем.  Пожалуй, позабирали.

Когда нас вывозили, муж остался дома – хозяйство. А я, невестка и внучка уехали. И что? 12 февраля вывезли нас. 17 февраля он помощь получил, в село привозили им давали. Порядочно еще было людей. А 21-го пришли, кто, не знаю. Он не пускал их, а они его избили и бросили в подвал. Разграбили всё. В доме нет ни дивана, ни кровати, ни посуды. Всё пустое. Люстра, и та срезана. Котел разобран, холодильника нет, ничего. Всё забрали…

24-го мужа нашли в подвале люди. Повезли в Новоазовск. Он в больнице сказал, что избили его. Начали ему капельницу капать, но он умер.

А мы же не знали, что такое произошло. Сестра моей кумы работала в больнице. И она говорит: «Таня, тут один широкинский лежит. И не знают, как фамилия». Утром невестка к нам прибегает, плачет: «Нет отца».

Похоронили его в Широкино. Мы хоронили, один только Бог знает, как. Ребята, те, что остались, роют яму под снарядами… Стреляли, а они копали яму. И хоронили под снарядами. С ним прощались и летали над нами снаряды, стреляли. Мы быстро. Сын посадил нас в машину – и поехали, и всё. Это уже пять лет мы не были, нога наша не ступала в Широкино. 

Фотографировали там. Сначала в домах всё еще было. А потом сфотографировали в 2017-2018-м, уже дома пустые, всё пустое. Заросло бурьяном. Куда нам возвращаться? Живем по квартирам. Нам повышают цену. Тысячу дают помощи на квартиры, пенсия – две тысячи. Тяжело.

Что на старость? Мне 88 лет исполнилось 14 сентября. Что меня дальше ждет? Подали на получение квартиры, но что-то нас забыли кругом. Хотя бы одну комнатку дали, и то нам бы легче было. Что же в чужой? Вот придет завтра из тюрьмы хозяин – и до свидания. И куда нам идти?

Что мы оставим своим детям, внукам? Нет ни альбомчика, ни карточки. Документы, всё осталось на месте. На три дня же нас вывозили… Вот надо наследство делает, а я не могу. Второй год сужусь, не могу высудить наследство. И вот, что нам дальше делать? Утром проснешься и не знаешь, куда идти и что делать. Внуков, правнуков не видишь.

Живу, и для чего я живу?  Я уже жить не хочу. Здоровья нет. Детства не было, в войну родилась и в войну умирать надо. Разве это жизнь?

Только Ахметов дает нам помощь. Больше о нас никто не заботится.  Большое спасибо ему. Врачи еще были бесплатные у нас. Очень хорошие у нас были врачи. Каждый месяц ходили, лекарства давали. 

Мы – широкинцы, трудящиеся люди, дружные. Мы всё время селом собирались. Мы сейчас как встретимся где, обнимаемся, плачем. Рады, что кого-то увидели здесь. Мы рады вернуться и в подвале жить, если он жив, подвал. А там уже может что-то Бог даст. Детки помогут строить или что-то.

Нас в Мариуполе что ждет? Квартиры нам не дадут, а как выживать, мы дальше не знаем. Ведь на работу я нигде не пойду. Я бы рада. Я проработала всю жизнь в торговле, я люблю свою работу.  Ну, уж года у меня, я по дому ходить уже не могу. Только домой хочу, в наше Широкино.