Истории, которые вы нам доверили

меню
{( row.text )}
{( row.tag )}
header-logo

Истории, которые вы нам доверили

Ко всем историям
Леся Воронюк

Леся Воронюк: "Культурные ценности не восстанавливаются, эти вещи потеряны навсегда"

просмотров: 1219

Украинская писательница, сценаристка, культурный куратор и основательница Всемирного дня вышиванки Леся Воронюк начало полномасштабного вторжения встретила в родных Черновцах. В то время это был один из немногих городов Украины, где было относительно тихо и безопасно. Поэтому Леся, как и многие другие черновчане, предоставляла убежища и помогала тем, кто смог убежать от войны.

Также с первых дней полномасштабной войны Леся с коллегами и единомышленниками помогала вывозить коллекции культурного наследия из оккупированных, деоккупированных или прифронтовых территорий: Киевщины, Житомирщины, Чернигова, Гадяча, Ровно и Херсона. Владельцы уникальных коллекций аутентичной национальной украинской одежды и нарядов готовы были рисковать жизнью, чтобы сохранить эти сокровища для потомков.

Были случаи, когда люди передавали на сохранение семейные реликвии. Один такой костюм из Чернигова был представлен на международном конкурсе European Heritage Award / Europa Nostra Award 2022. Всемирный день вышиванки получил самую престижную европейскую награду в области культурного наследия в 2022 году.

Все спасенные реликвии станут частью экспозиции будущего Музея украинской вышиванки, который Леся Воронюк и ее коллеги создают в Черновцах.

Я проснулась от звонка коллеги, своего оператора Валентина Гринберга, о том, что начались обстрелы в Киеве. В тот момент я была в Черновцах с детьми, потому что мы здесь как раз 1 марта должны были начинать создание Музея украинской вышиванки. То есть мы работаем определенное время над этим проектом, и 1 марта должны были начаться демонтажные работы в помещении. То есть очень такой большой проект.

Я сразу поняла его слово «началось», что он имел в виду. Разбудила детей, разбудила родителей. Никто уже, разумеется, не спал. Мы пытались что-то понять из новостей. Обзванивали всех друзей: кто где, и если нужно, чтобы приезжали сюда к нам, в Черновцы. Конечно, имея двоих детей, я в уме держала несколько вариантов. Черновцы совсем недалеко от границы с Румынией, и если бы произошла наихудшая атака, конечно, я бы спасала детей, как делали это очень много украинок по всей территории Украины. Но вместе с тем, слава Богу, мне этого не пришлось делать. Возможно, мне просто посчастливилось родиться географически в таком месте, которое достаточно безопасно по сравнению с другими городами. Мы с самого начала пытались помогать. Конечно, как и все, организовывали волонтерские штабы и потом уже занимались покупкой бронежилетов и скорой помощи, поставкой лекарств, которые в Черновцы ехали из Румынии, пересекали границу.

Я помню хорошо одну семью из Херсона. Это были муж, жена, ребенок, а также бабушка. Они приехали поздно-поздно ночью, мы еще даже немного боялись, немного колебались, потому что это совершенно чужие люди, — пускать их в квартиру или нет. Но на заднем сиденье спал маленький ребенок.

Понятно, что нужно как-то этих людей приютить. И со временем мы поняли, что очень хорошо, что эта семья смогла вовремя уехать. Приезжало много коллег из Киева, приезжали целыми семьями. Приезжали кто-то с большим количеством вещей, кто-то практически с собой ничего не брал, потому что все почему-то рекомендовали: «Не берите ничего». Я думаю, что это был довольно ошибочный совет, потому что потом возникали весьма существенные потребности в одежде, еде. Кто-то даже оставлял документы, вообще при себе ничего не имел.

Мы работали следующим образом, то есть жилье, где мы могли разместить на трое-четверо суток, давали, чтобы как-то дальше все организовывались, потому что очень быстро поняли: если не помогать этим людям понять, что делать дальше, начинается вообще хаос. И тогда все останавливается. То есть кто-то дальше уже не едет — кто-то следующий уже не может приехать. Вместе с тем хочу сказать, что было очень много друзей и знакомых, которые говорили: «Нет, мы категорически не уезжаем из своих городов. Я не хочу. Я не покину Киев ни при каких условиях».

Даже были такие конфликтные ситуации, когда ты какого-нибудь очень дорогого человека, которого ты любишь, убеждаешь: «Пожалуйста, приезжай, перебудь, я смогу тебя приютить, все обеспечу, ведь очень опасно». И этот человек говорит: «Нет, вот я так решаю».

С одной стороны, ты этого человека уважаешь за его позицию и стойкость, с другой стороны, ты каждый раз дрожишь и очень переживаешь за его жизнь. Но истории о несокрушимости, о стойкости украинцев, о том, что те, кто не имел крайней необходимости выезжать или переезжать, кто не имел детей, кто не имел родителей старшего возраста, — эти люди действительно оставались максимально долго, оставались без оружия, без запасов пищи, без каких-либо заготовок. Это такой дух украинцев, который сложно объяснить кому-то из иностранцев, что нас так «примагничивает» к месту или земле, где мы рождаемся. В 2021 году мы начали работу над огромным проектом, который называется «Музей украинской вышиванки».

Это музей реликвий и технологий, когда с помощью современных технологий мы максимально рассказываем о старинных вещах. Например, мы делаем реконструкцию и отшиваем сорочку Леси Украинки и зритель может ее увидеть, но об этой сорочке рассказывает либо 3D-анимация, либо голограмма Леси Украинки. То есть это такой очень дорогостоящий культурный проект. Это трехэтажное помещение в центре Черновцов — собственно, где праздник родился. Мы очень быстро в целом двигались, у нас было много партнеров, у нас было подтвержденное финансирование, и уже в мае 2022 года должно было произойти полное открытие музея. Конечно, 24 февраля все изменило. Мы потеряли практически все финансовые возможности работать над этим проектом. Но у нас есть, и это помещение остается. Мы все равно пытаемся двигать, насколько это возможно. То есть мы медленно делаем описания экспозиций, мы медленно собираем костюмы, мы ищем партнеров, которые закрывают определенные задачи, поэтому для них эта идея также ценна. Например, подрядчики по строительству, определенные подрядчики по диджитал-технологиям.

Очень ценным стало то, что в этот музей начали попадать вещи, эвакуированные с оккупированных или деоккупированных территорий.

С первых дней войны мы стали заниматься тем, что помогали коллегам-коллекционерам вывозить свои коллекции. Или многие люди нам просто [давали] семейные реликвии такие. Бывали случаи, когда из очень опасного города человек категорически отказывался уезжать, пока не вывезет свою коллекцию.

Чтобы вы понимали, коллекция — это много, это может быть 10 ящиков, это может быть 10 мешков огромных одежд, украшений, рушников — всего, что касается украинской традиционной культуры. Каждый раз это приходилось делать совершенно другим методом. То есть сказать, что разработали какую-нибудь логистику, по которой мы работали и это спасало, невозможно. Что-то приходилось в какой-то момент передать по «Новой почте», когда вдруг она где-то работала, что-то другое — поездом. Что-то передавали через дальнобойщиков или большими автобусами, которые эвакуировали людей. Чтобы вы понимали, в нормальных условиях движение коллекции — это очень длинная сложная процедура, когда все аккуратно складывается в белых перчатках, описывается.

Иногда следует обеспечить условия сухости и влажности. Иногда эти вещи ехали в багажниках с топливом, с бензином, с какими-то маслами, но мы это спасли. Была одна история, что спустили коллекцию из квартиры коллекционера и через несколько минут туда прилетели остатки [ракеты] и повредили жилье. Если бы там оставались эти вещи, они, в принципе, тоже были бы разрушены. Это было в Киеве, у Святослава Силенко. Это известный коллекционер из рода кобзарей. Мы несколько дней пытались найти хотя бы машину, чтобы от него это забрать и довезти до почты. Я сейчас вспоминаю и понимаю, насколько у нас сейчас исправилась ситуация и насколько тогда все было плохо, что даже поиск машины-грузовика или буса иногда был неподъемной задачей.

И как только все эти вещи спустили, большое количество, — прилетели осколки ракеты к нему. Я думаю, что это не только коллекцию спасло, но и его.

И с коллекцией другого известного коллекционера Игоря Перевертнюка — это огромная коллекция — было очень сложно. Договорились, например, с транспортом, договорились с почтой, привезли эту коллекцию на почту, а почта говорит: «Все, мы больше ничего не принимаем». Коллекцию передерживали еще у каких-то 150 знакомых на складе или в гаражах где-то, в таких холодных грязных гаражах. Если бы об этом услышали или узнали французские или немецкие коллеги, они хватались бы за голову. Как это вообще можно, когда одна вещь стоит сотни, а то и тысячи евро? А вот так. Это все могли оставить на одного сторожа на ночь или вообще под каким-нибудь замком таким условным. Но, к счастью, все, что мы делали, нам удавалось. То есть мы ничего не потеряли и никого не потеряли, что тоже важно. Работало все, как у волонтеров: это всегда связи, знакомые знакомых. Иногда это были какие-то пятые или десятые связи, то есть были моменты, что я понимала, что какая-то коллекция едет в какой-то машине и я этого водителя лично не знаю и знаю его только через дальних-дальних знакомых.

Доедет ли она или не доедет, никто никогда не знал. Люди понимают ценность этих вещей, люди, которые это делают. Но получалось это делать всем вместе. Тогда это была какая-то круговая порука и круговое доверие.

То есть я вряд ли знаю истории, что что-то куда-то не доехало, что-то куда-то исчезло. И много связей сейчас хотя уже и наладилось, у всех уже есть старые такие партнерства, но все равно очень много вещей и до сих пор работают на доверии тому, что человек не сможет как-то по-другому поступить, что он обязательно свою частицу работы, логистики, помощи, связи закроет. Интересная история о том, как из Чернигова нам передавали не коллекции, а люди свои семейные какие-то реликвии. Например, один костюм старинный или одну сорочку, принадлежавшую бабушке. И теперь эти вещи станут уже частью экспозиции музея. Это была история Ирины Соломахи, сохранившей костюм бабушки Марины Межухи, и ценность этих экспонатов в том, что они из одной семьи. Этот костюм полностью сохранен.

Это такие два важных показателя для коллекционеров и для культуры, когда костюм формируется не из разных деталей, а это, как говорится, из одного дома. И когда мы имеем всю историю создания: кто носил, где носил, когда носил, я думаю, что это будет для наших потомков — для наших детей, также выдающаяся история того, как все-таки это война за ценности и как украинцы спасали жизнь и другие свои ценности.

Мы в этом году победили на таком очень мощном европейском конкурсе по культурному наследию, который называется European Heritage Award / Europa Nostra Award, и часть этих спасенных экспонатов мы возили туда на показ, на демонстрацию, чтобы показать, что все уничтожается. И культура страдает очень глубоко, потому что она не является приоритетом. Конечно, логично: сначала нужно спасать людей и их жизнь. И только чтобы обеспечить этот процесс, это требует очень много ресурсов, логистики, денег, чтобы спасти вещи. Кто будет думать о спасении каких-то вещей, когда нужно спасти, например, детей или эвакуировать гериатрический пансионат? Но дело в том, что культурное наследие не восстанавливается.

То есть можно отстроить тот же Музей Сковороды, сделать реконструкцию старинных сорочек. Современные мастерицы их отошьют так, что вы не различите, где копия, а где оригинал. Но потеря самих оригиналов — это самая большая проблема. Это потеря вещей навсегда.

Сейчас совершенно не беремся считать время, когда мы откроем музей, потому что опять новая действительность с отключением света вносит свои коррективы. То есть если у нас уже есть определенные партнеры и мы могли делать определенные работы, опять же все усложняется. Но то, что я чувствую, — это то, что музей обязательно заработает. Я думаю, что, возможно, он будет посвящен еще и нашей победе. Все имеющиеся наработки сохраняются. И люди, которые трудятся над каждой частицей работы, продолжают трудиться. То есть хотя люди переместились географически, все равно все остаются таким цельным ядром.

И я думаю, что даже больше, что многих работа над музеем мотивирует как-то или самоорганизует. То есть человек знает, что ему, например, нужно сделать 20 описей экспонатов, что у него есть цель, есть задача на неделю. Поэтому это такой сейчас очень важный объединительный фактор, чтобы художники, культурные кураторы или исследователи не падали духом, потому что, конечно, в культуре сейчас мало чего происходит. Но вместе с тем мы, например, месяц назад возобновили свои исследовательские экспедиции. Мы ездим по селам, по небольшим городкам и собираем традиционную украинскую вышивку с трезубцами, с желто-голубыми орнаментами. Это вышивка начала XX века, это 20–40-е годы XX века. И планируем упорядочить также альбом. Часть наших исследований также станет частью диджитал-музея.

Мы находим ресурсы, возможности для того, чтобы продолжать свою работу, стараемся минимально откладывать на потом или по крайней мере себя как-то прикрывать мнением, что нужно подождать лучших времен, потому что мы не знаем, когда война закончится, мы не знаем, в каком состоянии мы из нее выйдем, мы не знаем, останемся ли физически живы или нет. Поэтому ни в коем случае нельзя тратить попусту время и нужно максимально использовать каждый день в таком формате, в котором это возможно.

Музей вышиванки изначально имел цель собрать все самое красивое о вышитых сорочках, о богатстве вышитых сорочек, о региональных особенностях — это первый пласт. А второй пласт — это история людей, история нашей страны, когда вышитая сорочка была символом непокорности, несокрушимости, когда вышитая сорочка была символом борьбы.

Например, в одном зале вы видите экспозиции о сорочке Подолья, Тернопольщины, Луганщины, Полтавщины, Херсонщины, а в другом зале вы видите историю Ольги Илькив — заключенной, которая 22 года была в ссылке и вышивала себе сорочку рыбьей иглой. То есть из кости рыбы сделала иглу, распустила белье, которое ей дали, и вышила себе сорочку. А другая история о том, как сегодняшние военные просят между лекарствами или другими потребностями передавать им вышитые сорочки тоже. Казалось бы, зачем где-то в окопе вышитая сорочка? А потому что наши военные верят в то, что это духовная броня, что это защита, какая-то дорогая вещь из дома.

Я думаю, если мы о культуре и истории будущим поколениям будем рассказывать именно так, мы наконец сформируем поколения украинцев, которые не будут колебаться относительно своей истории, языка и культуры.

И тогда у нас будет духовный щит или броня непробиваемая, которую ни одна российская информационная гибридная пропаганда не сможет пробить. Ведь проблема, собственно, с чего начиналась война. Война начиналась с того, что россия всячески благодаря фильмам, музыке, книгам, артистам своим, которые не выезжали из Украины, максимально стирала культурные информационные границы, и в какой-то момент россия почему-то решила, что эти границы настолько стерты, что можно заходить танками. Будет очень просто покорить Украину, потому что будет «какая разница», то есть никто не почувствует разницы. Но нет, именно благодаря идентичности, национальному ядру, которое очень долгое время хоть меньшая часть украинского общества, но очень настойчиво все-таки удерживала, мы смогли устоять, мы смогли сформировать общегосударственную позицию и общегосударственное противостояние.

Поэтому культура и Музей вышиванки как часть этой культуры — это первый ответ на вопросы: мы защищаемся? Мы сдаемся? То есть культура — это образ мышления и это ответ на вопрос: у нас есть свои ценности, за которые мы готовы умирать, или нам безразлично и мы примем чужие?

Об этом не одно поколение диссидентов и культурных деятелей говорило. К счастью, сейчас многие украинцы [начали] слышать это и прозревать. Жаль, какой ценой, но я очень надеюсь, что это будет необратимый процесс. Конечно, как и каждый, я мечтаю о победе Украины. Но о такой победе Украины, когда мы побеждаем врага раз и навсегда, то есть когда мы победим, а россия прекратит свое существование и порабощенные россией народы наконец-то проснутся и начнут бороться также за свою независимость. Каждый из тех, кто столько лет терпел. Также я мечтаю о том, чтобы в День вышиванки увидеть уже в мирной стране своих друзей, которые сейчас на фронте в ужасных условиях. Это окопы, наполненные водой, болотом, снегом, дождем, грязью, и они там должны ночевать как-то. Чтобы в День вышиванки, в мае, они были просто красивые, в идеально выглаженных белых вышиванках, где-то в центре города, на каком-то красивом мероприятии. И чтобы просто уже показывали фото с войны как из прошлого.

При цитировании истории ссылка на первоисточник — Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова — является обязательной в виде:

Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова https://civilvoicesmuseum.org/

Rinat Akhmetov Foundation Civilian Voices Museum
Черновцы 2022 Видео Истории мирных женщины психологические травмы обстрелы безопасность и жизнеобеспечение работа первый день войны 2022
Помогите нам. Поделитесь этой историей
img
Присоединяйтесь к проекту
Каждая история имеет значение. Поделитесь своей
Рассказать историю
Ко всем историям