«Больше ничего и не надо – только чтобы не воевали»

Мы были дома… Сейчас расплачусь… У мужа отрезали ногу в пятнадцатом году, а здесь война идет… Я не могу передать – денег нет, платить нечем, он не может ходить, я и сама еле-еле лазила и ухаживала за ним. Он очень переживал из-за войны, когда грохотало, может, еще жил бы. Он был коммунистом, всегда имел награды, был заслуженным. А тут нас начали бить. Мы не знали за что. 

Все люди прятались в подвалы, а я сидела с мужем дома. Куда я потяну его без ноги? Я живу в пятиэтажном доме. Он говорил: «Хай бьют нас, но никуда не полезу». Пряталась в ванной и куда придётся.

В квартире окна поменяли. У людей, которые уехали, окна стоят забитые пленкой, детвора обрывает на первых этажах. Много еще непоставленных окон. И сейчас [2021 год] все время бахают, как вечер – гатят и гатят.

Финансово стало сложно, газ дорогой, коммуналка дорогая, я сижу одна, дети разъехались. Когда мы сошлись с мужем, у него было трое детей и у меня двое. Мы поднимали пятерых детей, как бы нам тяжело не было. Все выучились, устроились, но когда началась война, все уехали кто куда. Теперь такое время, что туда выехать нельзя, сижу одна в четырехкомнатной квартире и брожу туда-сюда.

Когда начинают бомбить? Сердце выпрыгивает, не могу спать, мне плохо. Вообще, я очень сильно болею. Если бы еще так сильно не бомбили, а то окна дрожат. Что они творят? Когда закончат?

В семнадцатом году Германия присылала нам денежную помощь. Я тогда смогла заплатить за газ. Как-то Польша присылала, мне дали кресло, потому что я хожу только с палкой по дому. У меня поломалась газовая печка, она была с 1976 года, дети купили новую. Один раз лежала в больнице на пять тысяч [гривен], а другой раз на шесть тысяч. Вот эти деньги все шли туда.

Сидели бы хоть на одном хлебе, больше ничего не надо, только чтобы не воевали. Чтобы мы, мирные, ложились спать и просыпались – и не стреляли. А то сердце болит, все колотится, уже лекарства не успеваешь покупать, ничего не помогает.