"Я, живой человек, стою рядом с умирающим, не знаю, как помочь человеку"

Павел провел самые страшные дни в жизни в оккупации в Мариуполе. В тот день он вышел из квартиры, чтобы проведать своих сестру и друга и отнести им воды. Павел остался жив, благодаря маме, которая попросила его подождать 15 минут перед выходом.

 Вода и смерть

Вечером, ориентировочно 18.03.2022 я с ужасом смотрел с 8-го этажа своего дома, на поднимающиеся столбы дыма в районе рынка на ул.Бахчиванджи (для мариупольцев - это просто район Бахчика). Справа от него дом моей сестры, слева - моего друга. Весь вечер оттуда несло дымом, на взрывы я уже не обращал внимания - это был "фоновый шум" разной интенсивности во всем городе. Мне было очень страшно за близких людей.

Спустившись на 5-й этаж, я, конечно, не сказал своей маме (по понятным для многих причинам) о том, что в том районе идёт дым. Долго не мог заснуть, постоянно чесалась грязная голова под теплой шапкой.

Утром я проснулся в 6 часов утра от уже привычной канонады минометов. Пошел на кухню, снял перчатки, чтобы удобней было зажечь маленькую плоскую свечу. Свеча стояла на плите так, что язычок пламени как раз касался алюминиевой турочки, которую можно было поставить на решетку плиты сверху.

Очень хотелось курить, но я ждал, чтоб нагрелась вода. Тогда можно было бы скурить вчерашний бычок под пару глотков слегка теплого кофе.

Я надел перчатки и, чтобы скоротать время в ожидании теплой воды, взял дежурную книгу (это были Стругацкие). Продолжил читать. Канонада за окном не прекращалась...

Я ей сказал, что хочу пойти проведать сестру и друга на Бахчике. Она явно запереживала, но сказала: "Тогда и воду для Насти возьми". Конечно, я согласился, хотя идти быстрыми перебежками под обстрелами с 6-литровыми баклажками в руках – тот ещё опыт. Тут нужно уточнить, что родник (до войны я и не знал о нем) находится от нашего дома в 15 минутах ходьбы, возле мечети в парке. Ещё за день до этого мы с тем самым другом ходили с тачкой на родник. Он набирал себе, я – нам с мамой и сестре.

Мне хотелось пойти пораньше, чтобы проверить, все ли там живы - вчерашние столбы дыма не выветривались из мой головы. Тем временем обстрел усиливался. Мама просила подождать ещё хотя бы 5-10 минут.

Мама меня обняла и помолилась за меня. Я её поцеловал и вышел с рюкзаком и водой в обеих руках.

Когда ты идёшь под свисты прилетов, тебе приходится как-то интуитивно принимать решение - под каким домом и с какой стороны его обходить. Также ты смотришь на окна этих домов - много ли торчащих осколков, какова вероятность, что от ударной волны они посыплются на тебя.

Все становится относительно. Те места, где ещё вчера ты шел и думал, что ты в безопасности, – сегодня там или торчит "град", или просто воронка от взрыва.

На площади Воинов Освободителей все было в дыму. Где-то вдалеке были слышны автоматные очереди и звуки прилетов.

Я понимаю, что кто-то выносил какую-то консерву, потому что ему хотелось есть. Но я не понимаю, когда кто-то выносил ящики консерв, полные пакеты красок для волос и масок для лица, кофемашины, хотя света не было уже третью неделю, настольные игры в руках такой пачкой, что не видно и головы несущего. И, конечно же, корзины, полные алкоголя, и даже стеллажи тапочек и мягких игрушек. Кто-то даже волочил газовые плиты. И это, не забывайте, в тот момент, когда газа не было уже почти месяц, а вокруг были взрывы, выстрелы и всюду дым от горевших домов.

Я старался идти по-над домами, не забывая смотреть вверх, чтоб осколки не посыпались на меня. По дороге я видел машины, которые навсегда были пригвождены трубами от "градов" – на них уже никто не сможет никуда уехать. Потом я увидел дом, от которого стелился дым по площади. Это была девятиэтажка по проспекту Бахчиванджи.

Почему-то в моем сознании всплыло сравнение, что у Галины Матвеевны тоже были темные впалые глазницы, но там были живые и добрые глаза.

Я шел дальше. До дома сестры было пару дворов. Первое, что меня сразу насторожило – тишина. Не было практически никаких звуков, разве что бой стекла вдалеке. Это начало пугать больше, чем разломанные балконы, лежащие бревна, воронки и горящие машины.

Проходя дальше и видя, что в некоторых домах свежеют дымом дыры с 5-го по 3-й этаж, я молился только о том, чтобы хотя бы Настин подъезд был цел, чтобы они были живы.

Зайдя к ним во двор, я с облегчением увидел, что дом цел.

Обойдя издалека трупы и дымящуюся машину, я дошел до их подъезда. Постучал. Мне открыли соседи. Я сказал, что ищу сестру с третьего этажа. Мне сказали, что все сейчас в подвале. Я их позвал.

Вышел Артем – муж сестры. Он сказал, что все живы и спросил: "Как ты ходишь под обстрелами?". Я пожал плечами. Сказал, что "вот вода" и мама, передала какие-то конфеты. Мы обнялись и я пошел дальше.

Мне надо было зайти ещё к Андрею – это через десяток домов. Самый короткий путь был мимо того самого мангала. Когда я шел рядом, я с ужасом увидел, что та женщина, которая лежала рядом с ним – шевелила руками. Я видел, как из её головы была выбита, именно выбита, кровь с частями костей черепа и она, лежа, пыталась схватиться за что-то руками – за ветку, что лежала рядом, за воздух...

Меня охватила паника, я начал рыдать. И... и ушёл. От этого я стал просто рыдать ещё больше. Я шел через груды камней, деревьев, машин и рыдал. Я продолжал слышать свисты прилетов, но было как-то все равно. Я потерял веру в человечность, я потерял веру в себя.

Люди вышли с утра приготовить на костре чай, сварить какую-то картошку, чтобы не умереть с голоду. Но вот свист, взрыв и они лежат вокруг костра, а чайник продолжает кипеть. И его уже никто не снимет с огня...

Дойдя до дома Андрея, я с радостью увидел, что его дом и подъезд цел. Я постучал, он открыл и, видя, в каком я состоянии, он меня обнял, я разрыдался. Успокоившись, я пересказал ему увиденное и он мне сказал: "Ну, а чем ты мог помочь?"

И, собственно, все, кому я рассказывал эту историю, так мне и говорили: "Ну, а чем ты мог помочь?"

Страшно от того, что я начинаю верить в то, что я действительно ничем не мог помочь. А поступил как трус, которому повезло, потому что он послушался маму.