Истории, которые вы нам доверили

меню
{( row.text )}
{( row.tag )}
header-logo

Истории, которые вы нам доверили

Ко всем историям
Надежда Школьная-Волошинова

"Я кричала: “Серёжа!”. Не понимая, что кричу в открытое небо, вместо квартиры!"

просмотров: 44738

Тело мужа Надежда доставала из-под развалин сама. Спустя 13 дней после гибели супруга! Снаряд попал в их мариупольскую квартиру на 9-м этаже, когда мужчина поднялся наверх за едой.

Надежда, двое детей, её свекр и свекровь почти месяц провели в подвале. Женщине приходилось спать с ножом в руках, добывать пищу, соскребая остатки теста с пола разрушенной пекарни. А ещё – тушить пожар мочой из общего нужника бомбоубежища. Из Мариуполя вырвались в день, когда Надежде исполнилось 45-ть.

"Всю нашу прошлую счастливую жизнь просто стерли", – говорит мариупольчанка. 

За этот март произошло очень много событий. Мы отпраздновали день рождения сына 27 февраля в тамбуре нашего дома, 11-го числа под завалами нашей квартиры погиб мой супруг, 17 марта мы отпраздновали 20-летие дочери, а 29-го меня вывозили из Мариуполя в мой день рождения.

Я кричала: “Серёжа!”. Не понимая, что кричу в открытое небо, вместо квартиры!

Я помню 23 февраля. Был самый обычный вечер, с утра я собиралась на работу, и в принципе, он не был для меня каким-то необычным, все было очень просто. Только когда я проснулась утром и начала поднимать детей в школу, единственное было сообщение вечером из школы (школа написала), что подготовьте детям с собой эвакуационные пакеты. Мы еще как-то странно на это отреагировали, не все школы прислали это. На случай вдруг детей нужно будет эвакуировать. Понятно, что мы не были к этому готовы.

Когда я проснулась утром 24 февраля, мои коллеги из Сартаны (это прилегающий поселок к Мариуполю) писали о том, что их обстреливали всю ночь, и было принято решение, что никто не выходит на работу. После этого, естественно, я сказала, что мой сын… ему 16 лет, старшей дочери 20 лет, мы отпраздновали в тамбуре нашего дома. Я сказала, что в школу он не пойдет, потому что ситуация какая-то тревожная.

Наши бомбоубежища мариупольские все были забиты беженцами, на тот момент, когда нас начали бомбить позже, они были все полны людьми из близлежащих поселков.

Это Никольское, это была Сартана, Мангуш. Люди приезжали за спасением в Мариуполь, которого они не получили. В подвал дома мы спустились, когда первые снаряды прилетели в дома рядом, то есть когда мы увидели, что рядом попали именно в домостроения, и мы увидели разрушенные квартиры. Это было очень страшно, это была артиллерия и был авиаудар.

Рядом с нами через дорогу находится большое здание рынка, Рынок «Азовский», туда пришелся авиаудар, и волна была такая… Я живу на 9-ом этаже, мы выбежали в тамбур, который я оборудовала, у меня есть фотографии. Я старалась, что б все было даже там уютно.

Когда мы выбежали с мужем и бросили на детей просто одеяло, и упали сверху, дом начал ходить просто ходуном, было ощущение, что он сейчас просто развалится.

После того, как это закончилось, муж сразу побежал на балкон и сказал, что нужно срочно спускаться в подвал, уже начались мародерства в городе, то есть люди стали растаскивать абсолютно все магазины. Мы еще не могли понять, что происходит, а магазины уже начали растаскивать. Мы думали, что это страшно, и мы с этим не столкнемся, но мы столкнулись с этим, то есть нам тоже потом приходилось добывать еду. Это было позже, когда уже вообще все было разбито, но мы добивали еду в сгоревших складах с детьми, в одежде, которую ты носишь три недели, извините за подробности, ты не взял с собой даже сменного белья.

Так уж получилось, что у меня муж был, он очень хотел камин, всегда хотел камин, и в свое время в 2005 году мы в нашей квартире построили дровяной камин. Он действительно был дровяной, и мы всегда шутили, что он у нас на случай войны или пожара. Мы никогда не думали, что эти слова станут правдой. Уже не было возможности выходить на улицу, поэтому муж поднимался наверх, на 9-й этаж, и готовил там, разогревал воду и спускал нам.

Я кричала: “Серёжа!”. Не понимая, что кричу в открытое небо, вместо квартиры!

Наверное, числа с 8-го или 9-го наш район стали очень сильно обстреливать, очень сильно, то есть мы сидели в подвалах, мы слышали все те авиаудары, мы слышали, как сыпятся стекла. Но наш дом находился в средине двора, поэтому когда рядом уже все дома уже были разрушены (очень много домов горело), наш еще стоял каким-то островком, каким-то чудом посреди этого двора.

И 11-го числа в какое-то время стало затишье, а у меня на тот момент дети не выходили из подвала три дня, они просто не могли встать. Это такой ужас, когда ты не слышишь, что дети бегают. Ладно дети, они ж тоже были в подвале, что просто ты лежишь, ты не видишь света, и у тебя постоянно состояние какого-то ужаса. У меня висели новогодние гирлянды на батарейках. Мы ими спасались, и 5-го числа нас пришли проведать родители супруга. Выйти от нас они уже не смогли, они жили в другой горячей точке, на «Тысяче мелочей», которую тоже брали очень долго. Когда они к нам пришли, видимо, они всего ужаса и опасности не понимали, там еще так не стреляли. Они остались у нас на какое-то время и пришлось оставаться, в принципе, надолго с нами, до самого конца. Мы успели им спустить матрасы, а сами спали на одеялах на щебне.

И вот 11-го числа стало тихо, и муж прибежал, сказал, что рядом очень сильно горит дом, очень сильно, то есть 9-этажка горела полностью рядом с нами, а так как мы очень боялись, что разобьются окна, практически во всех квартирах были открыты окна, чтоб не было…

Я кричала: “Серёжа!”. Не понимая, что кричу в открытое небо, вместо квартиры!

Ну, уже, в принципе, у многих были окна уже побиты, и у нас тоже, рамы, полки попадали в квартирах, ну то есть взрывы не давали о себе забыть. После авиаудара в домах, которые расположены, в принципе, ну в 100 метрах, может быть, в 150 метрах от точки, повело все рамы. Можете себе представить эту силу удара. Входные двери не открывались, то есть какая была нагрузка на дома.

И 11-го числа муж прибежал вниз, сказал о том, что если сейчас ракеты, а они летят рядом с домом, занавески, все это же горело, если они залетят в окна, мы загоримся, то есть наш дом начнет гореть. Он прибежал, бросил какие-то продукты нам последние, которые были в шкафу, и убежал наверх.

Дети посидели, они три дня никуда не выходили, я уже говорила об этом, и они решили подняться к папе. Дочка говорит: «Я заберу какие-то вещи, а то мало ли, вдруг действительно загорится, папа ж не будет там всю ночь».

Они когда вышли, буквально через две минуты мы услышали огромный взрыв – посыпались стекла.

Наша собака, наша боевая подруга, она прошла с нами все… Мы услышали огромный взрыв, мы услышали, что посыпались стекла, и часть дома, части дома… Балконы, то есть мы все это услышали внизу.

Я не помню, как я добежала до ляды, я открыла ляду одной рукой, просто начала кричать детям. Они мне крикнули, что они живы, прибежали обратно. В этот момент они находились на 6-ом этаже, до 9-го они не дошли буквально три этажа. В этот момент в нашу квартиру попал снаряд танка (который стоял на перекрестке), где находился мой муж. Детей накрыло осколками стекол, и они в ужасе прибежали вниз.

Я кричала просто в ляду: «Сережа!!!». Я не понимала, что я кричу просто в открытое небо, вместо моей квартиры образовалась просто дыра в небе, и дыра в наших сердцах.

Как мы узнали позже, мы до утра лежали в ступоре, не могли понять, что произошло. Мой муж был сильный, смелый и храбрый, я думала, что он просто где-то сейчас посидит и он спуститься к нам, до самого последнего момента.

Только к утру поняла, что он больше не вернется, потом пришлось жить без него, точно так же выживать, сообщать друзьям, с которыми не было связи. К нам пришли друзья первый раз 16 марта, которым я сообщила, что Сережи больше нет. Его родители все это время были с нами, и я сказала: пока не найду его я не уйду оттуда. Ну, мне как-то не разрешали, говорили: «Надя, там ничего нет, там ничего не осталось, там висят стены, там очень опасно». То есть похоронен, это же не просто разрушен дом.

Я хочу, чтоб люди поняли, что это не просто разрушен дом.

В каждом доме жила душа, в моем доме жила душа, это были детские фотографии, это был терабайт с моментами рождения моих детей, с нашей свадьбы, с какими-то моментами…

Они уже взрослые, 16 и 20 [лет]. Я никогда не смогу… Я дочери говорю: «Катя, я собирала твои дневники  специально, чтоб подарить на свадьбу твоему мужу, чтоб он видел, какое у тебя было поведение в школе. Я не могу этого сделать. Первые пустышки, первые платьица, первые книжки… Это все собиралось, и этого мне никто никогда не вернет, никто и никогда, у нас просто стерли память, просто стерли память. Потом мы с детьми, когда уже в районе не стреляли, мы пытались найти друзей. Мы попали под обстрел в районе 17, у рынка. Рынок был полон людей, то есть этот район уже не обстреливался.

Мы зашли на территорию областной больницы, посмотрели на нашу разбитую машину, которую папа любил, она была у него. Мы его называли Турук Макто из Аватара, она у него была красивая, спортивная, очень быстрая, турбированая, он очень ею гордился. Дочка училась на права, и он обещал ей, что они обязательно проедутся с ней на этой машине. Он у меня был кайтером, сыну он обещал, что он его научит в этом году кататься на кайте, планов было очень много, мы не верили что такое может произойти с нами.

Я кричала: “Серёжа!”. Не понимая, что кричу в открытое небо, вместо квартиры!

17-го числа мы отпраздновали дочкино 20-летие уже без папы. В этот день мы пошли на склады первый раз, эти склады на выезде из города, Володарское шоссе, недалеко от «Метро». Когда люди с мусорными баками идут за продуктами, то есть выворачивая мусорный бак просто на землю, они шли за продуктами, добыть себе хоть что-то. Да, были такие, которые добывали себе только алкоголь, но на тот момент в городе, я так понимаю, алкоголь и сигареты стали уже валютой, на них можно было что-то выменять. Мы достали.

Мы зашли в склад, это был склад семейной пекарни, там было все растоптано, мы сразу оттуда вышли, и мы поняли, что там нет особо еды, а потом мы поняли, что это тесто. Хлеба мы не ели очень давно, мы набрали этого теста, оно было безумно тяжелое. Мы с детьми тянули его домой, чтоб приготовить из него лепешки, потому что хлеба нет, не завозили ни хлеба, ни воды. Мой сын до сих пор говорит, что это был самый вкусный хлеб в его жизни, потому что там были булочки с изюмом, было просто тесто, слойки с яблоками, и был какой-то хлеб со шпинатом.

Естественно, мы оборвали куски, которые были затоптаны, и потом его готовили. Это было вкусно. В одном из сгоревших складов мы выковыривали просто из этой сажи, мы выковыривали паштеты из сойки. Ну, во что превратилась одежда… Руки и ноги – вы можете себе представить – на тот момент мы уже две недели находились в подвале.

23-го числа, нет, 21-го числа ночью рядом в ячейку заселился какой-то мужчина очень странного вида. Он заглянул к нам, ему очень не понравилось, что через его ячейку мы ходим в туалет, хотя он там всегда был туалет, естественно это были ведра.

Мы пережили еще одну историю, мы пережили историю, когда на первый этаж прилетел снаряд, и первый этаж загорелся, и мы понимаем, что дым идет в подвал, а тушить нечем.

Это было 13-го числа. Мужа уже не было, я бежала по подвалу, и мы собирали мочу в ведрах для того, чтоб затушить первый этаж. Вы знаете, я никогда, ни в одной книге, нигде вообще не видела такого ужаса, когда ты бежишь с мочой, чтоб затушить, чтоб просто мы все не сгорели. Ну, это ненормально, такое человек не должен переживать, а дети тем более, но там были дети.

Все же знали, что в городе находилось полно людей. Мы уже не знаем, что было там дальше. Только сейчас начинаю узнавать, что происходило в городе в других частях, потому что у меня впервые появился интернет за все это время. Это же ад, это просто ад.

23-го числа… 21-го числа мы съехали из подвала, потому что мужчина этот залез и начал угрожать мне, что порубит всю семью в фарш. Пьяный… За то, что мы ходим через его ячейку в туалет. У меня были два пожилых человека, это свекор со свекровью и двое детей.

Я всю ночь спала с ножом, понимая, что если что, если ему что-то придет в голову, мне просто придется их защищать.

Наутро свекор нашел рядом дом, который был покинут, он был частично разрушен, но тем не мене в нем можно было жить. Мы переехали в этот дом недалеко от нашей 9-этажки. Стало немного легче в том вопросе, что там была буржуйка. Там до этого жили военные и принесли туда буржуйку.

Мы за месяц впервые согрелись, потому что спать при минусовой температуре – болели все, естественно, все переболели. Мы впервые согрелись за все это время и первый раз помыли голову в небольшом количестве дождевой воды. Было так приятно, мы сидели и грелись около буржуйки, даже собаку помыли.

А 23-го числа у нас оставалась рыба, соседи с 9-го этажа спрятали рыбу наверху, потому что было холодно, и легче было всего держать ее там. И я впервые поднялась на 9-й этаж, чтоб увидеть свой дом. Сын пошел со мной, я на все это посмотрела, сфотографировала, поняла, что там сложились стены, даже между 9-ым и 8-ым этажами, то есть сложилась крыша, чердак, и сложился частично пол нашей квартиры. Естественно, стены все упали.

Я кричала: “Серёжа!”. Не понимая, что кричу в открытое небо, вместо квартиры!

Ты видишь какие то обрывки жизни своей, жутко было ходить по двору и видеть остатки своего дома, просто лежащий во дворе с какими то страшными лохмотьями.

То, что я сохранила, это была багета из зала, она была просто завязана в узел, часть дивана из гостиной мы нашли около дома напротив, во дворе, там уже были части нашего балкона, а рубашку мужа, которая висела в шкафу, я сняла на третий день после его смерти (она было частично разорвана, побита осколками) прямо с дерева.

Это, в принципе, все, что осталось от моего дома. Когда мы поднялись на верх, я начала фотографировать, и я заметила, что сын, когда мы ходили, он как-то себя вел… У него была тревога в глазах. У нас между 8-ым и 9-ым этажами, в пролете упала стена в нашей квартире. Он пытался меня провести, и я поняла, что что-то не так…

Под этой стеной лежал мой муж, он висел на вещах, то есть им выбило стену. Он висел на вещах, и я увидела его ноги. Я кинулась туда, оказалось, что сын нашел его раньше, за полторы недели. Просто не мог нам сказать. Он боялся, что я пойду туда и буду его вытаскивать.

Он начал меня держать и говорить: «Если с тобой что-то случится, ты понимаешь, что я не выживу?».

Меня это так отрезвило, я говорю: «Ты видел его?». Он говорит: «Я не смог смотреть. А вдруг у него нет головы или руки? Я не хочу его запоминать таким».

А я помню этот день, когда сын вернулся сверху, я его просила наверх не подниматься. Мы сидели с дочкой, не помню, мы шутили о чем-то, и когда я увидела, что он куда-то вышел, а потом зашел, я увидела, как-то он… такой страх у него на лице, даже не страх.

Я увидела, что-то не то… Я к нему подошла и говорю: «Ты был наверху?» Он говорит: «Да». – «Я же просила тебя туда не ходить». Он сказал мне о том, что дома нет, что он видел там часть вещей детской, где-то вдалеке, но он ничего не сказал про отца. Сколько нужно силы в 16 лет, чтоб носить эту боль в себе и никому не сказать, я не знаю.

Когда я вышла на улицу, я подошла к военным, это уже было «ДНР», я спросила, как мне достать мужа. Я нашла мужа под завалами. Они сказали: «Это запрещено, но вы должны сделать фотографии для доказательной базы». На следующие утро я сделала вид, что я иду позвонить. Взяла телефон и полезла туда. Со всех сторон я подлезла максимально, чтоб сфотографировать мужа. Для человека, которого ты знаешь с 15 лет, то есть мы в течение 30 лет с ним знакомы, это ты видишь одного человека, который уже умер 13 дней назад. 13 дней как он умер, и ты видишь его, это все такое родное, но все разорвано и все побито, ты видишь часы на его руке. Я знаю, что они с гравировкой, и они идут. Я сфотографировала и ушла.

Когда друзья нам сообщили, что они могут нас эвакуировать, я поняла, что не могу его там так оставить. Еще через день я взяла ножницы, с утра, чтоб за мной никто не пошел, я пошла туда, подошла к мужчинам внизу. Попросила помочь его вытащить, она сказали, что они боятся.

Я сказала, что если через 10 минут я не спущусь, чтоб они подымались и вытаскивали тогда двоих.

Было страшно туда лезть, но я срезала эти части одежды, на которых он висел. Я не знаю, как я тащила его оттуда. Я его вытащила. Мне показалось, он такой стал легкий, но я его вытащила. Я с ним поговорила, попрощалась. С 9-го этажа я сразу не смогла его стянуть, я стащила его на площадку, закрыла лицо руками – они были все разбиты.

Мы должны были уезжать в этот день, у нас не было связи в городе. Когда мы перевозили вещи, на той точке, куда мы перевезли, появилась связь. Мы созвонились с ребятами, поняли, что нас могут вывезти – меня с детьми и родителей. Я вернулась обратно в дом за родителями, чтоб сказать, чтоб они собирали вещи.

А за этот период времени к ним пришли соседи и попросили Сережу захоронить, потому что люди боятся ходить на 9-й этаж, хотя я просила им не говорить. И родители впервые увидели сына.

Ни один человек не должен видеть своих детей мертвыми, в каком бы возрасте это не происходило, в любом возрасте, но это ненормально, когда родители хоронят своих детей.

Они были наверху, они его завернули в простынь. У меня даже простыни с собой не было, и мы приняли решение закопать его во дворе.

Мариуполь стал похож на кладбище. Поначалу так резало глаз, когда ты идешь по городу разбитому, все в стеклах и посреди дворов могилы, даже в таких условиях люди пытались где-то в ритуальных магазинах достать венки и как-то обозначить, что это могила, а потом это было везде, это было по всему городу. Люди умирают же не только от осколков, люди умирают по естественным причинам, а в такой ситуации люди умирают от сердечных приступов, то есть в каждом дворе были могилы. И мы приняли решение похоронить.

Дети не смогли идти, и естественно, я сказала, что ни в коем случае вы не должны этого видеть. Они стояли около могилы вырытой, а мы с отцом и с мамой пошли наверх, взяли покрывало, мы его оттуда стащили.

У отца несколько раз хватало сердце, пока мы его ,погибшего, несли вниз, потому что у него открывалось лицо. Потом мы его вынесли вниз, мы взяли тележку. Не имея возможности помыть человека, по-человечески похоронить, хотя вообще в этом возрасте мы не должны его хоронить, он был сильный. У него было столько сил… Мы его завернули, я аккуратно завязала, чтоб покрывало не упало, положили в тележку и повезли. Получается, место было… Мы выбрали за двором, там раньше были стоянка и огороды.

Я кричала: “Серёжа!”. Не понимая, что кричу в открытое небо, вместо квартиры!

Когда мы подъехали туда, там уже стояли люди в форме. Ко мне подошла девушка, ее звали Морозова Дарья, она уполномоченная по правам человека «ДНР». Она сказала, что занимается непосредственно захоронением людей. И может сейчас привезти моего мужа в Мангуш и захоронить там как известного. Я говорю: «У нас нет на это просто-напросто времени, за нами должны приехать. Мы хотели его похоронить здесь».

Я взяла табличку с датой смерти, с датой рождения своего супруга, она все это сфотографировала. Она попросила, чтоб я сбросила ей документы мужа, чем сейчас как раз я и иду заниматься. Его перевезут и захоронят в Мангуше, и я буду знать, у меня будет свидетельство о смерти, чтоб знать, где захоронен мой муж. Это недалеко от Мариуполя, под контролем «ДНР».

Да, я стою смотрю на нее, мы с ней разговариваем, а я смотрю на все эти дома разрушенные, говорю: «Разве это стоило того, скажите мне, это того стоило?» А она мне говорит такую фразу: «Это спорный вопрос». А я не пойму, как может быть спорным вопросом убивать людей? Как это может быть спорным вопросом, неужели?

У меня было такое ощущение, что нам пришли за что-то мстить. Неужели мирные люди виноваты в том, что произошло?

Нам было жаль каждого ребенка, который умер в Донецке. Мы плакали вместе с ними. У меня много друзей в Донецке. Так получилось, что я всю жизнь живу в Мариуполе, и мой муж жил в Мариуполе. Но он родился в Петропавловске-Камчатском, а я родилась в Липецке.

Кого вы убиваете, ну кого? Ответьте мне на этот вопрос. Это непросто, я не знаю, как это назвать, это не вмещается в голове. Кого вы убиваете? У нас много друзей, сейчас мне тоже звонили из Донецка, спрашивали. Я не знаю, как это все пережить, как это осознать. Я понимаю, что я еще не пережила, потому что, видимо, организм как-то работает странно. Я об этом говорю, но говорю, как будто не о себе.

Мы здесь оказались в тихом месте за долгое время, я не могу привыкнуть к тишине, мы до сих пор спим с гирляндами новогодними, потому что мы не можем выключить свет.

Я с ужасом думаю, что будет весна и начнутся грозы, потому что эти звуки я больше никогда не смогу слышать.

Я кричала: “Серёжа!”. Не понимая, что кричу в открытое небо, вместо квартиры!

Я себя пока не вижу нигде, я вам говорю, что я до сих пор не могу понять, что это и как это будет дальше. Я не вижу себя пока нигде, я просто два дня смотрю видео из Мариуполя, и я понимаю, что его стерли, и что тех мест, которые мы любили, их больше нет, нет дома. У меня есть только фотографии моей квартиры, моего мужа и видео, которое присылают сейчас во всем мире. Я не знаю, почему этого не видят, ООН всегда сидело, восемь лет находились в нашем городе. Где они сейчас? Где Красный Крест? Почему вы не оказываете помощь, почему вы не давите?

Людей уничтожают, уничтожают людей, просто не замечают. Такое ощущение, что существуют только цифры и объемы территорий для людей, а самое ценное, сами люди – они обесценены. Вы обесценили людей.

Я не знаю, как это может происходить, я просто надеюсь, что я смогу дать детям шанс на нормальную жизнь, и чтобы они никогда больше не баялись, но я не знаю как. Нашим детям будет гораздо тяжелее, чем нам, мы жили в другое время, более стабильное, а как наши дети все перенесут, я не знаю.

Поначалу мы еще шутили, что вы еще об этом времени будете рассказывать своим внукам, как вы сидели в тамбуре. А потом я не знаю, будет ли у них желание рассказать о том, что они пережили, своим внукам, чтоб не напугать их.

При цитировании истории ссылка на первоисточник — Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова — является обязательной в виде:

Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова https://civilvoicesmuseum.org/

Rinat Akhmetov Foundation Civilian Voices Museum
Мариуполь 2022 Видео Истории мирных женщины переезд разрушено или повреждено жилье психологические травмы обстрелы потеря близких безопасность и жизнеобеспечение жилье Обстрелы Мариуполя 2022
Помогите нам. Поделитесь этой историей
img
Присоединяйтесь к проекту
Каждая история имеет значение. Поделитесь своей
Рассказать историю
Ко всем историям