"От взрыва весь роддом поднялся и снова опустился"

Принимали роды и оперировали раненых. В больнице на Левобережье Мариуполя не прекращали оказывать помощь роженицам даже во время обстрелов, говорит педиатр-неонатолог Елена Шилова.

Одновременно там жили 180 мариупольцев. В марте в роддом вместе с журналистами пришли «ДНРовцы». У дома появились танки. А один из солдат признался, что приехал из Дагестана «спасать мариупольцев». Однако матери сказал, что вместе с братом работает в Москве.

Я, Шилова Елена, неонатолог Мариупольского городского родильного дома.

24 февраля вся моя семья рано утром проснулась от очень сильных взрывов, хотя несколько дней до этого уже были очень сильные прилеты. Но именно 24-го числа дети проснулись в панике с разговорами о том, что мы дома не останемся, ведите нас в укрытие. В этот день было мое суточное дежурство, я собралась, пошла на роботу. И в общем-то дети, дочка с детками пришла к нам в укрытие в родильный дом.

Вот так вот, в принципе, для нас началась активная фаза, активные боевые действия. В первую неделю войны мы работали еще относительно спокойно, но уже не в полном составе, не все сотрудники могли приехать на работу. Из-за того, что участились обстрелы, люди жили в отдаленных районах, поэтому нам пришлось обеспечивать уже работу такими малыми силами.

Мы получили за эту неделю какую-то гуманитарную помощь в виде круп, сладостей, макаронных изделий. Ну, достаточно много нам привезли этого, ну еще у нас была возможность сходить домой, ну так выйти. Обстрелы были, но они были не настолько плотными. Во всех помещениях родильного дома были выбиты стекла, и у нас в цокольном этаже тоже были выбиты, а новорожденные детки… Закрывали окна сначала фанерой с пленкой, потом одеялами, потом забивали матрасами.

По ночам при особо сильных обстрелах люди поднимались с кроватей, начинали куда-то бежать, хватать сумки, дети начали паниковать, поэтому приходилось работать и психологам, не только доктором. Ну, и иногда надзирателем для того, чтоб как-то обуздать толпу, которая начинала паниковать. 2 марта нам соседи сообщили о том, что было попадание в дом детей, попадание снаряда, дом был частично разрушен, погибла собака охотничья.

Нарастала проблема с водой в родильном доме. Начали очень сильно экономить, потому что подвоза воды уже не было, пользовались водой из гидранта, но приходили из близлежащих укрытий люди, поэтому она очень быстро закончилась.

Все емкости с водой, вода во всех емкостях в отделениях, какие запасы были, все это замерзло, потому что начались морозы сильные, и система отопительная тоже разморозилась. Мы на эту воду тоже надеялись, начали ограничивать людей в использовании воды, в туалетах тоже. А все-таки, 180 человек – это не мало. Мужчины сделали во дворе туалет типа сортир, ну это тоже было опасно, потому что обстрелы были достаточно плотными, было попадание около кислородной рампы, упал столб, это был очень сильный удар, очень сильно мы его почувствовали.

С этого времени мы были фактически отрезаны от города, уже никакой помощи нам не было, мы были не только без света, воды, еще и без хлеба, остальные продукты были правда, но обстановка, конечно, накалялась с каждым днем.

И 22 марта был Армагеддон. Это был день рождения моего зятя, было попадание недалеко от фундамента родильного дома. Было такое впечатление, что все здание поднялось и снова опустилось. Уже к этому времени мы пищу готовили на костре, потому что нужно было экономить дизельное топливо, генератор включался два-три раза в день, и когда 22 марта было попадание в костер, погибла овчарка, мужчина получил тупую травму живота. В 4-й больнице не оказалось хирургов, и нашей Светлане Николаевне пришлось оперировать этого мужчину, ассистентом был Александр Николаевич.

После попадания в костер мы приняли решение, что нужно его переносить в более безопасное место, этим безопасным местом оказался оконный проем в нулевом этаже. Проверили тягу и начали готовить пищу уже в оконном проеме. Вот с этого времени три недели, собственно говоря, мы никого не видели.

Никакой помощи нам не было, никто к нам не приезжал, все чаще из уст детей звучала фраза: а у меня больше нет дома, а наш дом сгорел, а в наш дом попал снаряд. Все чаще к нам приходили люди из соседних убежищ, укрытий за помощью, с просьбами перевязать и оказать помощь раненым,  все чаще приходили люди с просьбой зарегистрировать убитых и взять ковидные мешки для захоронения родных и близких.

Это словами не передать, это было каждый день. Все люди в прямом смысле слова рыскали в поисках еды, воды. Наши мужчины, которые были добытчиками воды, неоднократно попадали под обстрелы, были прошиты машины и емкости для воды. Это становилось все опасней и опасней с каждым днем. И вот утром 28 марта нас, так сказать, обнаружили, обнаружили обманным путем, постучали в дверь, попросились на роды, мы открыли дверь, пустили. И в прямом смысле слова ввалилось человек 25 вооруженных в наш зал, где находились все. Там было много детей, около 26 детей, кроме новорожденных, дети, конечно же, были испуганны. Это были наши так называемые освободители в виде «ДНРовских» вояк.

Они вывели мужчин, проверяли документы, раздевали, проверяли татуировки, и вот с этого дня у нас каждый день были незваные гости в виде прессы и «ДНР ТВ», и «Оплот», и «Звезда», и еще много разных.

Не все себя вели корректно, все для красивой картинки шли к новорожденным, пытались брать интервью у женщин, не спрашивая, хотят ли они этого.

Мы устали от фразы «мы же вас спасаем», она звучала много раз на день, при каждом визите незваных гостей. Единственным положительным моментом в визитах прессы было то, что мы могли передать записки с номерами телефонов своих родных, чтоб им сообщили, что мы живы. Вот с того момента,  как нас обнаружили, в неработающем здании роддома поселились «ДНРовские» бойцы, и во дворе родильного дома появилась очень много легковых машин, я так понимаю, отжатых, с буквой Z на стеклах, на капотах.

Все чаще стали ездить мимо родильного дома танки, БМП, то есть они конкретно у нас обосновались.

И вот 30-го числа выходим – захотели выйти на улицу. Стоит вояка бородатый, спрашиваем: «Ты кто? – не помню его имени – Откуда?» – «Из Дагестана» – «Сколько тебе лет?» – «Девятнадцать» – «Что ты здесь делаешь?» – «Спасаю» – «А мамка знает, нет?» – «Мамка знает, что мы с братом работаем в москве» – «А что ты здесь стоишь за дверью у нас в помещении?» – «Я боюсь. Можно я  постою?»

Если так можно сказать, спасибо ему, он нам карточку отдал – у нас появилась какая-никакая связь. А 1 апреля, в День смеха… Это тоже смех сквозь слезы, конечно, пришла молодая пара становиться на учет по беременности, и срок был маленький, и мы не работали в плановом режиме. Отказали мы, а к вечеру «ДНРовцы» не досчитались одной машины с зеткой. Ну такой вот день смеха у нас получился. Что дает силу жить? Дети дают силу жить, дает надежда на победу, дает надежда на восстановление Украины, на то, что все буде Україна, будемо відновлювати її.