"В Авдеевке, когда погибли семь заводчан, я плакал"

Муса Магомедов в 2014 году встретил войну в Авдеевке. Тогда он мужественно выстоял вместе с сотрудниками Авдеевского коксохимического завода.

В 2022 году Муса Сергоевич снова помогает жителям Авдеевки, которые страдают от полномасштабной войны в Украине. Завод и город опять под обстрелами. Погибают мирные, среди которых промышленники. Это семьи-династии, которые никогда не желали бежать из родного дома. Но пришлось.

Магомедов Муса, народный депутат Украины, бывший директор Авдеевского коксохимического завода.

Я был в Киеве, я живу на 12 этаже, и я услышал во сне, как пролетел истребитель. Ну, такой полусон был еще, спал не очень хорошо, потому что за день до этого послушал выступление путина и почему-то мне казалось, что впереди тяжелые времена. Но я не думал, что настолько, поэтому, честно, спал плохо.

Я его услышал совсем рядом, пытался уснуть, но позднее продолжал лежать и услышал второй раз, как мимо пролетел снова истребитель, и потом взрыв. Потом, все-таки, это оказалось не истребитель, а ракеты, крылатые ракеты, у них звук где то схожий. Это было 5 с чем-то утра.

Я разбудил жену, говорю: «Таня, вставай, собирай вещи». Уже было понятно, что война. И ну, спустились, собрали там по маленькому чемоданчику, разбудили дочку, пошли за продуктами. Посмотрел на очереди, которые уже образовались на выезд из города. Договорились с женой, что я их отвезу и вернусь назад. Так и сделали. В 14-15 году я большую часть времени проводил в Авдеевке, подавляюще большую часть. На выходные, когда там через две недели. Когда получалось, когда было поспокойнее. Вообще было понятие… время войны, на самом деле, понятия выходные, будни дни – они перестают в общем-то существовать, как и сейчас тоже.

Нет ничего другого, есть необходимость работать. Сравнивать… сравнивать можно, но сейчас намного тяжелей, сейчас тяжелее, потому что в 14 году за нами была вся страна, было куда вывезти людей и вернуться назад, можно было выехать, мы говорили: на ротацию там выехать. Уехал километров 50 – и ты тихо спишь, набираешься сил и понимаешь, что за тобой целая страна. Потом возвращаешься.

Ну вот вчера я проснулся в 5:30, по-моему, в Запорожье оттого, что крепко стреляли, ну то есть ракеты.

Проезжал мимо завода «Прогресс», «Мотор Січ». Цеха разрушены, только все легенды о том, что «мы стреляем по военным объектам». Почему-то там торговый центр разбили, в старой части, имеется в виду в частном секторе, по-моему, 60 домов разбиты так крепко. То есть это рассказы для внутреннего пользователя, что «мы стреляем только по военным».

Поэтому, на самом деле, жаль людей, которые в созданном таком обмане, и считают, что можно в другой стране, которая там не хочет идти с вами в одну сторону, можно взять заставить жить так, как хотят они. Но этого не будет.

Этого не будет, и я очень надеюсь, что наши ребята смогут отстоять нашу страну, и я в меру своих возможностей очень этому помогаю. И наверное, как у каждого мужчины в нашей стране, который не находится на линии фронта, у него есть чувство вины, и заглушать ее можно только той работой, которую ты делаешь, и тем, что ты можешь сделать. Прямо сейчас это все-таки вопрос эвакуации, потому что этой работой мы занимаемся достаточно давно. Это и городские власти Авдеевки, это и заводские власти, и компания «Метинвест».

Мы ведем работу с людьми, объясняем, что нужно уезжать, что когда там было принято решение по эвакуации Донецкой области, и оно было озвучено, я считаю, во-первых, что нужно было раньше.

А есть люди, у которых нет ни того ни другого, и маломобильные. Затем есть, ну вот говорят, нас там никто не ждет. Но тут вопрос, как бы, ну это ж не поездка, это ж не туристическая поездка, где тебя ждут там. Приехал, поселили, будут тебя все время кормить, ну то есть надо разделять те разные вещи. Ну вот вчера с главой ВСА Авдеевки Барабашом…

Ну семья, женщина, там пять человек, вернее пять детей, погодки, один, второй, третий, четвертый, пятый сидит и никуда не собирается ехать. Ну вот мне некуда ехать, я буду сидеть здесь. Сейчас сидеть и цепляться за эти стены, которые будут разрушены, потому что сейчас бьют прямой наводкой просто без остановки… Вот сегодня ночью по АТЦ, автобусы сейчас, эвакуационные автобусы, по сути, наверное уже большими автобусами перестанем возить, будем возить маленькими бусами. Мы это уже обсудили и будем вывозить так.

Ситуация объявления, что вывозим с такой-то точки, тоже уже не работает, потому что в субботу планировали, но как раз откуда планировали эвакуацию туда прилетело, то есть решили вывозить маленькими автобусами, даже если говорить о том, что ну даже если попадет, то погибнет меньше людей. Мы вынуждены даже об этом сейчас говорить и делать таким образом.

Хорошая, классная школа, которую делали три… почти четыре года. Сегодня попали, у нас две пожарные части, одна объектовая, которая находится на территории завода, и городская, которая находится рядом с заводом. Вот в нее сегодня ночью тоже попали, и соответственно, сейчас ДСНС будет работать, ну сейчас ищем, где их базировать, чтоб это было не в городе, а где-то по близости из населенных пунктов, чтоб поставить хотя бы там две машины потому что сейчас в городе осталось 10 человек МЧСников. Ну вообще раньше было, по-моему, 35 и 25, полиция тоже работает безусловно, потому что три дня работают, потом меняются,  и честно, не большое количество полицейских.

Ребята безусловно молодцы, занимаются и эвакуацией раненых, скорая помощь по сути снялась, ну машина есть, которая на вывоз, ну это в основном либо ребята из теробороны, они за рулем. Они тоже научены оказывать первую помощь.

Завод остановлен, та консервация, которая находилась раньше, была горячая консервация и были шансы после запустить. Сейчас уже природного газа нет, это холодная консервация, и печи таким объемом выведены из холодной консервации. Ну, я о таком не слышал, еще и такого возраста, это первое.

И второе – стреляют без остановки. Вот сегодня ночью опять обстреливали заводы, попали в АТЦ, автобусы посекло. Ну стреляют без остановки, вот сейчас часть руководства завода, которое находится на месте, они в убежищах. Вот только что разговаривал: «Не выходим, потому что наваливают просто крепко-крепко». Станет потише – поедут по убежищам, посмотрят где, кто, сколько.

Ну, это все как бы такая, даже и говорить не хочется, стандартная практика. Ну это так есть, мы видим, как они поступают с нашими городами, уничтожают школы, больницы, объекты инфраструктуры, уничтожают завод, а город Авдеевка без завода – это село, потому что все многоэтажные дома отапливаются за счет заводской ТЭЦ, другой системы нет. Система там канализационная и прочие, это все взаимосвязано между собой, 80 процентов бюджета – это за счет того, что платит завод, поэтому то, что делается там, это полное уничтожение. И если б я…

Одно дело, когда стреляют там непонятно с больших расстояний, а то, что стреляют большими площадями «Грады», «Смерчи» – это одна история. А авиация, штурмовики, они ж совершенно четко видят, куда они стреляют. И вот несколько дней назад по заводоуправлению отработала авиация, и ребята только еле успели забежать… Точно так же по АЗМК работала авиация.

В Авдеевке из последнего, когда там погибло семь заводчан, я плакал, потому что ты их большинство знаешь в лицо, кого-то знаешь по имени, кого-то за день до этого там убили пенсионера, он такой, ну очень спортивный дядечка, который постоянно проводил у нас все соревнования. Раньше футболом занимался, потом там с ДК нашим. Ну то есть ты знаешь их лица, ты знаешь, чем он занимается, и вот во время этого обстрела там, знаете.

У меня было много друзей в Мариуполе, и вот когда все это началось, один мой хороший друг, он добирался из Буковеля, где его застала война, до Мариуполя, он добирался 18 дней, чтоб вывезти свою семью, и с ними какую-то часть времени он пытался прорваться с гуманитарными колоннами. У него в итоге не получилось, он там вышел в Бердянске, оттуда пешком дошел до Мариуполя и вывез свою семью.

Я рад, что у него это получилось. И там у моих друзей близких с родителями вообще связи не было по-моему со 2 марта, но слава Богу, они тоже смогли выбраться. Но почему-то мне так запало, не то слово, в какой-то момент это меня крепко прибило, когда я узнал о том, как погиб коммерсант, его по-моему Андрей звали, у него гостиница своя, я жил, вот когда был фестиваль «Мариуполь-фест», я жил в гостинице. Он был собственником этой гостиница, ну очень такой спортивный, правильный, интересный человек. Мы с ним там много проговорили про разное, про то, как он смотрит, про город, про развитие, что он собирается дальше делать для того, чтоб… вот я там собираюсь делать это, это.

Он не уехал, хотя у него была возможность, у него были деньги. То есть он небедный совершенно человек, он осознанно остался там, потому что, говорит, я не могу уехать, когда здесь столько людей. Для меня это было прям такое… Я почему? Потому что многие уехали из Мариуполя на второй день и абсолютно не думали так, как думал этот человек.

В первые несколько недель это было даже такое опустошение, полное опустошение, и ты не понимаешь, что тебе делать. Ну вот ты там встаешь, идешь на работу, что-то пытаешься делать, а пустота что в сердце, что в голове. Потом, когда там Буча, Ирпень, Мариуполь… Кроме ненависти на самом деле ничего не остается, и мозг устроен, так что он через какое-то время он перенастраивается, и ты начинаешь это воспринимать как часть твоей жизни.

Я вот себе больше, знаете, какой вопрос задаю частенько? Вот я сейчас не въездной в россию, потому что с ноября 18-го года из-за моих голосований по ряду вопросов меня внесли в санкционный список. Для меня это было больно по одной простой причине – у меня там и мама, и отец, сестры. Они живут в Дагестане, и я понимаю, что я приехать к ним не могу.

Ну хотя бы они могли приезжать ко мне. Сейчас, понятное дело, что они не могут приехать, потому что у нас сейчас война, и я не могу поехать, потому что… и вот тут потому что санкций нет. На самом деле, я не понимаю, когда это все закончится, а оно закончится. Как я смогу поехать туда и смотреть в глаза 82 процентам этой страны, которые поддерживали эту агрессию, эти убийства, этот ад, который у нас происходил. И они считают, как бы, что они это нас защищали. Я вот теперь думаю…

Хорошо, вот я смотрю в глаза одному человеку, второму, и я понимаю, как бы, те, кто мне звонили и говорили, что Муса, друг, держись, или там родственники мои ближайшие, которые говорили: мы за Украину. Мы там братья, мы надеемся, что вы победите.

Я знаю, что в Дагестане там человек 500 отказалось, отказников, и на них сейчас идут уголовные дела, судебные, они будут сидеть. Я считаю, что единственно правильное решение, которое они могли принять, потому что взять на себя кровь в несправедливой войне, хотя очень многие продолжают, они здесь. Они воюют, они считают, что они спасают нас от нацистов.

Это надо быть такими сумасшедшими, я не знаю. Поеду ли я, когда я смогу поехать? Вот сейчас я пытаюсь найти нормальный распределительный центр, куда можно привезти людей из Авдеевки, там сдать в руки и понимать, что их не бросят, а по крайней мере, накормят, напоят, посадят на поезд, там где-то их дальше встретят. Ну вот этим занимаюсь. Сейчас ну очень важно, чтобы, ну скажем, вопрос эвакуации заводчан – это одна история, города – другая.

На самом деле, они все равно уже схлопываются, потому что никто не может сказать, что мы там заводских повезем, а таких не повезем. Везут всех, это кто бы что ни говорил.

И я помню, что даже 14-15 год мы с ребятами на Новый год встречались там, вспоминаешь только хорошее. А так нельзя, ты не имеешь права забывать все тяжелое, что с тобой было, потому что ты забыл. И значит, оно придет снова. Я могу сказать, что возможно, то, что мы сейчас получаем, это последствие нашей инфантильности либо отношение к нашей истории не так, как она этого заслуживает.

Основная задача для того, чтоб люди не забывали, как говорил по-моему Расул Гамзатов, я могу, конечно, ошибаться, но по-моему это его слова, что… или его отца (у него же тоже отец был известный поэт Гамзат), если выстрелить в прошлое из пистолета то будущее выстрелит в вас из пушки. Вот, как бы, поэтому забывать ничего нельзя, оно забывается, и наверное, лучше вовремя это фиксировать.

То, что музей «Голоса Мирных» делает сейчас, делал раньше, и наверное, нам еще придется не один день продолжать эту работу делать, потому что война, к сожалению, она надолго, это фиксировать все, что с нами происходило во время войны для того, чтобы иметь возможность зайти в музей и послушать, посмотреть, где что происходило, и извлечь для себя уроки, и больше не повторять тех ошибок.