"Держаться в Мариуполе мне помогали съемки дневника"

Мариупольская Анна Франк – так называют Алену Загребу журналисты со всего мира. 15-летняя девочка снимала свой видеодневник в блокадном Мариуполе. День за днем ​​в течение двух недель Алена рассказывала и показывала, как рушится ее привычный мир.

Вот этот видеодневник Алены, который сразу стал вирусным и показал, что происходило в Мариуполе с первых дней войны.

24 февраля я проснулась, хотела собираться в школу. Мне подруга написала, что она не идет в школу.

В Мариуполе военные действия не сразу начались, первые дни были спокойные. Почувствовала я уже второго марта, когда пропали свет, вода, тепло, отопление, мобильная связь и начали бомбить громко. Наш дом стоял возле больницы, и он был щитом для нашей больницы, которую пытались захватить. Страшно, но я пережила это в 2014 году, когда война была на Донбассе, поэтому я успокаивала друзей, что все хорошо, у нас хорошая армия, они отстоят город.

Мы вообще не собирались уезжать, потому что не думали, что ситуация будет настолько запущенная.

Я была абсолютно спокойна, потому что первое – мне помогали родители. Папа немножко пугался, но это было незаметно, а мама была абсолютно спокойна. Второе – мы много молились и просили у Господа спокойствия. И третье – это видеодневник, мне очень нравилось снимать. Поэтому, в принципе, я заплакала всего два раза. Когда были бои за больницу, и второй раз, когда был авианалет и кот потерялся.

9 марта были авианалеты очень громкие вокруг больницы, прямо возле нашего дома. Тогда я впервые заплакала. Мы прятались за тройной стеной, сели на пуфик с мамой и Персиком, с котом моим, начали  петь христианские песни.

В эту ночь от любого обстрела, от любого взрыва я просыпалась, у меня колотилось сердце.

Мы были в квартире с 24 февраля по 10 марта, потом становилось очень холодно – нам разбили балкон, стекла; потом стекло в зале, стекло в комнате, стало очень холодно. В квартире было пять градусов, и мы решили переехать в молитвенный дом. Наш молитвенный дом находился недалеко, там на втором этаже было две квартиры, можно было топить котел, и было бы тепло.

9 марта был пожар на четвертом этаже (мы были на седьмом), но его потушили. Папа в комендантский час бегал в пожарку, потому что не было мобильной сети, пожарка приехала, потушила пожар. Папа сказал, что опасно находиться в многоэтажке, давайте пойдем на другую квартиру. И мы 10 числа переехали, побыли там два дня, тогда был на нас авианалет, и когда разбили полностью весь дом, мы перешли 12 марта жить к друзьям.

Папу ранило в ногу, когда был авианалет, а наш друг был доктором, он перевязал ногу. Папу начало трусить, ему было холодно, и он остался спать, а нам надо было забрать вещи и теплые одеяла из квартиры, из церкви, потому что мы все из нашей квартиры перенесли туда. Наш друг доктор и мама решили пойти, меня оставляли дома, но нужна была сила нести вещи, потому я пошла.

Ну, мы прошли более-менее нормально, там буквально через дорогу и во двор зайти. Взяли вещи. Нужно идти обратно, а там взрывы, бомбы, «калашники». Все летает туда-сюда, мы идем… и тут бабах! И мы видим, что нас защитила девятиэтажка. Возвращаемся, думаем, что ж делать: либо нас тут убьют, либо по дороге, либо мы дойдем в более безопасное место.

Мы помолились и пошли. Мы идем, там горит девятиэтажка, что-то горит, взрывается, и поворачивает возле нас российский танк, 30 метров от нас. Я такая,  ух ты.

Мама говорит доктору: «Нас пропустит этот танк?»

Доктор говорит: «Конечно, пропустит».

Мы перешли по пешеходному переходу и дошли. Заходим во двор, на нас люди смотрят: вы живы, вы оттуда вернулись, с того света как будто. Заходим в квартиру, папа уже проснулся. Они нас ждали, и жена доктора.

Они смотрят на нас все белые, говорят, мы думали, что вы не вернетесь. Это был эмоциональный момент, я не понимала, что мог сделать этот танк. Но когда я увидела все видео, как они стреляют, тогда поняла, насколько эмоциональный момент был.

Авианалеты намного страшнее, потому что мы привыкли к обстрелам. Ну стреляют…

Даже наши знакомые, которые прятались в подвале, видели, как на их глазах [люди] сходили с ума. Мы думаем, будем смеяться с чего угодно, главное не сойти с ума, надо выйти из Мариуполя живым, но еще и психически здоровым.

15 марта папа пошел ловить связь на девятый этаж, и нам чудом брат мой из Канады дозвонился. Он звонил две недели непрестанно; как приходил на работу, и дозвонился именно в тот момент, когда папа ловил сеть, и сказал, что 160 машин эвакуировались. Мы не поверили, потому что во дворах «калашники» стреляют. В соседний дом прилетела ракета – мы видели своими глазами, пока кашу варили, и мы не поверили. По радио тоже сказали (был такой старый радиоприемник) и мы услышали, что 160 машин выехали, но мы подумали, что возможно половину расстреляли.

16 марта во дворе началось какое-то движение, люди вроде бы собираются уезжать, но говорят, что машины расстреливают, и мы не знаем, ехать или нет. И мама говорит, что наш кот Персик перед этим днем вечером на меня садился мурчал. И прижимался ко мне, как защита. В первый раз мы его не послушали, когда был авианалет. Он хотел очень сильно выйти из квартиры, было его неестественное поведение. Потом она говорит: «Первый раз мы его не послушали, давай во второй послушаем».

Нам говорят, что выпускают только на Донецк, но мы уже согласны и на Донецк, хотя понимали, что из Донецка не выедем потом. Мы поехали, там был блокпост, проверяли, потом были еще российские блокпосты, и солдаты у нас просили кушать. Они стояли голодные, и когда была связь, мы сказали, что мы живы. Нам сказали, что вашу колонну обстреливают, но как таковой не было, колонна собралась перед Запорожьем.

Я очень верю, что мы победим, что все будет хорошо. Мне дают спокойствие, наверное, молитвы к Богу, он дает мне спокойствие. Я верю, что все родные выйдут из Мариуполя.