"Мы нашли белую краску, валик и с двух сторон драмтеатра появились надписи: "Дети"

Евгения Забогонская много лет проработала в драмтеатре Мариуполя. Именно она с мужем и дочкой одной из первых оказалась здесь в убежище, когда Мариуполь начала уничтожать российская армия. А позже — стала комендантом.

В самые страшные дни тут спасались 1200 человек одновременно.

Евгения - одна из выживших во время авиаудара. Она рассказала, как спасались в бомбоубежище мариупольцы, и как появилась надпись "ДЕТИ" перед входом в театр.

Меня зовут Евгения Забогонская, я художник по свету Донецкого областного академического драматического театра в городе Мариуполе. Я мариупольчанка, всю свою жизнь я прожила в городе Мариуполе.

24 февраля моя семья проснулась рано утром от громких звуков, взрывов. Наша квартира находилась в центре города, даже в центре города в квартирах дрожали окна. К вечеру бомбежки не прекратились, мы с семьей решили идти в бомбоубежище драматического театра.

Сначала люди приходили в драматический театр только что бы пересидеть бомбежки, когда все затихало, они снова уходили по домам. Позже, когда бомбардировки усилились, люди уже приходили семьями и оставались в театре. Бомбоубежище в театре небольшое, рассчитано на 50–60 человек по всем нормам.

Полы в бомбоубежище бетонные. Изначально, чтобы разместить людей, мы на полы стелили деревянные щиты, а сверху кулисы или какие-то половики, чтоб как-то устроить людей. Стены мы прокладывали пенопластом, чтобы не тянуло холодом, так как это был конец февраля – начало марта, было очень холодно и погода не баловала нас теплом. Когда в театре было до 100 человек, мы справлялись, некоторые работники театра привозили горячую еду для детей, женщин и стариков.

Для того, чтоб как-то согреться, мы бегали домой и кипятили воду, кипяток мы приносили в театр, и люди могли попить горячего чая, запарить «Мивину», запарить какие-то каши, просто попить горячего и согреться.

В один прекрасный день городские власти объявили об эвакуации от театра, с Театральной площади. Большое количество людей приехало в надежде выехать из Мариуполя, но эвакуация была отменена. Очень много людей, по нашим подсчетам, около 500 человек остались в драматическом театре.

Эта толпа была испуганная, злая и неуправляемая, людей можно понять, всем было страшно. Люди стали требовать места, чтоб мы их разместили. Мы не могли сразу обеспечить местами такое количество человек, нам нужно было время.

Мы начали вытаскивать все стулья, диваны, кресла, которые использовались в декорациях на спектаклях, но люди не хотели ждать, они начали ломать кресла зала. Мы начали просить не делать их это, мы приносили инструменты и начали откручивать кресла, чтоб все было целое. Люди не слушали. Зал был уничтожен за несколько дней.

Мы не могли им приказать, могли только подсказать и рассказать, что мы и делали. Людей было очень много, люди были самые разные. Были мужчины, женщины, дети, мамы с маленькими детьми, самому маленькому ребенку в нашем театре было всего лишь три недели. Это был маленький мальчик Марк, он выехал с родителями из театра 15 марта, за день до взрыва.

Вообще детей было очень много. Детки были самые разные, маленькие, и до годика были детки. Не хватало питания для них, не хватало элементарных влажных салфеток, которых я изначально раздавала по несколько штук в одноразовых пакетиках каждой мамочке, так что это был страшный дефицит влажной салфетки. Позже, когда мне уже привезли целую коробку, каждая мама получила эти бесценные влажные салфетки. Справлялись.

Справлялись благодаря тому, что многие люди пришли и предложили свою помощь – так у нас организовались службы: служба охраны; служба, которая заколачивала окна; служба, которая заготавливала дрова, которая заготавливала воду, которая следила за кострами, которая заготавливала еду; служба поваров; служба девчонок «Фей чистоты», которые помогали мне с мытьем санузлов, с поддержкой чистоты.

В один день мы заколотили окна с одной стороны театра, на следующий день мы хотели заколотить другую сторону. И вот, когда мы уже начали готовить материал, чтоб заколачивать другую часть театра, к нам в театр прилетает снаряд минометный. Этот снаряд сдержала елка, которая росла возле театра. Елка осталась без ветвей, а мы без стекол с одной стороны театра. Но нас спасло то, что мы за день до этого заколотили эти окна, это очень нас спасло.

Внутри театра не пострадал ни один человек, на улице пострадали люди, пострадали ребята, которые работали на полевой кухне, и пострадали две женщины, которые сами варили себе обед. Ребят, которые работали на полевой кухне, медики осмотрели, обработали их раны – и ребята уже через 15–20 минут снова готовили для людей обед. Женщины, которые сами варили себе обед, пострадали больше, им требовалась квалифицированная помощь хирургов. У одной женщины была ранена нога, и было серьезное кровотечение; у другой женщины были посеченные ягодицы, и у нее было тоже сильное кровотечение.

Наша охрана быстро нашла людей, которые готовы были помочь и отвезти этих женщин в больницу, в 17-й микрорайон. В это время случилась одна неприятная история, страшная, она поразила весь театр, весь, всех людей, которые жили в театре. Сопровождать женщину, у которой были посеченные ягодицы, согласилась, точнее вызвалась сама девушка Настя, ей 15 лет, она спортсменка, очень светлый и добрый человек.

Ее любили все в театре: дети, женщины, старики. Она была… она очень хороший человек, она есть, она жива, это я знаю, что после взрыва в театре она жива. И вот Настя вызвалась сопровождать женщину, потому что она понимала, что с ней кто-то должен быть, чтоб оформить ее в больницу.

Бесконечно все меня спрашивали, как Настя, где Настя, что с Настей. Мы ждали вестей из больницы, мы знали, что Настю прооперировали, что с Настей все в порядке, что через несколько дней она будет с нами. Так и случилось.

Настю привезли к нам з дренажами, как после операции. Наши медики осмотрели ее и мне вручили огромный список медикаментов со словами: «Женя, это очень надо». Мой муж Сергей Иванович Забогонский, он был у нас представителем по связям с общественностью, он держал связь с разными волонтерскими организациями, с полицией. Он ходил в эти организации и сообщал о том, в чем нуждается наше бомбоубежище.

Так случилось и в этот раз. Сергей Забогонский пошел в «Каритас», дал ребятам список медикаментов, объяснил ситуацию, и ребята вошли в наше положение. На следующий день весь пакет медикаментов для Насти был уже в театре. Насте кололи антибиотики и делали капельницы, и через несколько дней Настя уже ходила по театру.

Как бы ни было тяжело, нам очень много помогали, очень много нам помогала полиция. Полиция снабжала наше бомбоубежище и медикаментами, и продуктами питания. Последние дни они даже смогли раздобыть для нас матрасы, одеяла, подушки, и даже постельное белье для людей, которые жили в театре.

Волонтерские организации привозили нам также и медикаменты; мало, конечно, но спасибо. Каждая таблетка цитрамона, аспирина, парацетамола была очень нужна. Волонтерские организации помогали нам подгузниками для детей, элементарными туалетной бумагой, моющими средствами, всем чем могли поделиться. Спасибо им огромное.

Полиция помогла нам решить проблему с кухней, они привезли к нам полевую кухню. Кто не знает, что такое полевая кухня. Это большой прицеп, в котором можно развести костер, и в  четырех 40-литровых баках варить еду, готовить суп, кашу, да что угодно, на что есть продукты. Мы так и делали. На больших кострах на улице мы кипятили воду, а на полевой кухне мы готовили еду.

Проблемы с водой были, это естественно. А ну-ка, такое количество людей! Нужно соблюдать и санитарные нормы, и поить людей горячим, и кормить.

Это были резервуары, в которых было 200 тонн воды. Один резервуар мы использовали сами, а второй использовали пожарные бригады, которые приезжали к нам набирать воду для пожаротушения.

И сначала к нам приезжали пять бригад, с каждым днем их становилось все меньше и меньше, а в один прекрасный день они к нам перестали приезжать совсем. Мы понимали, почему это случилось. Потому что на Зелинского больше не было пожарной части. Но жизнь продолжалась, к нам начали приходить за водой люди из близлежащих домов, из других районов.

К нам начали приходить люди, чтоб просто поесть, вроде бы еды у нас хватало. Раз в день люди обязательно ели горячее, в обед был сытный суп, какая-нибудь похлебка, но обязательно на бульоне, чтоб люди получали калории, горячее. Вечером обязательно выдавался кипяток, чай, конфеты, иногда привозили сосиски. Если мы пекли хлеб, то детям раздавался хлеб.

Каждое утро в театре у меня начиналось в 6 утра. Я делала обход в театре, смотрела, как люди переночевали, что случилось за ночь, насколько изменился город вокруг театра за ночь. Потом в 8 утра у нас была планерка, в каждой службе был свой старший, со старшими мы решали проблемы, которые возникали в театре, находили решения этих проблем и расходились по своим рабочим местам.

В одно такое утро один из моих помощников подошел и сказал: «У меня есть такая идея. Давай, чтоб еще больше обезопасить нас, напишем, что здесь есть дети». Говорю: «Отличная идея, давай». Мы поднялись на четвертый этаж, там под крышей располагался цех художников нашего театра, охрана театра, вахтеры.

Мы очень надеялись на эти надписи, мы не могли допустить даже мысли, что в театр может что-то прилететь. Мы были уверены, что театр, наше бомбоубежище не тронет никто. Все видели, все знали, какое огромное количество людей есть в театре, сколько детей и женщин, видели кухню, видели, как люди приезжали, уезжали, видели какая жизнь была вокруг театра. Мои помощники даже иногда шутили, говорили, вот когда закончится все это, будет общежитие «Драмтеатр», мы будем тут жить и восстанавливать город. Шутили и в это верили, что так оно и будет. Ну не случилось, было очень сложно, но я благодарна небу, что мне послало так много хороших, добрых людей, которые мне помогали.

Я была комендантом в общежитии, бомбоубежище драматического театра, меня назначила полиция города. В самом начале, когда я бегала за кипятком к себе домой, в один из дней приехала полиция и начала общаться с людьми, которые жили у нас в бомбоубежище. Они спрашивали у людей, как они жили, что им нужно, и решили назначить старшего у нас. И люди единогласно указали на меня. Так я стала комендантом бомбоубежища драмтеатра.

Я не спала всю ночь, дрожало все, казалось, что бомбы прилетают каждую секунду. Это дрожание земли не прекращалось. Утром вроде бы все затихло, но огромное количество людей выехало из театра. Они выезжали и до этого, за несколько дней до этого люди сами начали организовывать автоколонны, без сопровождения, без какой-либо охраны и выезжать из Мариуполя.

Так было и 16 марта. Утром, в 7 утра поехала первая колонна, 16 марта выехало очень много людей, очень. Театр опустел, и мы занялись привычным для себя делом – наводили порядок и готовили места для людей, которые приедут позже. Чтобы спокойно поговорить, я с мужем зашла в помещение электроцеха. Это две несущие стены и две противопожарные двери, помещение маленькое, но довольно тихое.

Муж откопался первым, потом откопал меня. На сцену невозможно было выйти, там была паутина из покореженного железа, висящих тросов, труб от штанкетов и завеса из пыли дыма. Мы вышли в коридор служебной части возле гримерок, там было очень много перепуганных людей. Спустились в подвал, там тоже было очень много людей, они были перепуганы, они искали друг друга. Вышли через подвал в фойе первого этажа. Там люди кричали, искали друг друга, дети искали родителей, родители детей, мужчины женщин.

Мы пошли в бомбоубежище. Бомбоубежище было нетронуто, наша дочка находилась там, все было хорошо, ребенок был испуган, но был цел. Муж сказал: «Уводи ребенка, я останусь тут».

Сейчас мы не в Мариуполе. 17 марта мы выехали, но мы очень хотим домой, мы очень надеемся вернуться туда. Очень хочется, чтоб все это закончилось, чтоб люди, которые ищут друг друга, обязательно нашли, чтоб все их надежды на то, что их родные живы, оправдались. Хочется мира, добра, стабильности и светлого будущего для наших детей. Хочется домой.