Історію подано мовою оригіналу

Зоя натерпелась таких страхов от оккупантов, что даже в эвакуации боится звука проезжающих машин. Живет на антидепрессантах

Мы жили в Херсоне, на выезде в Николаев. 1 февраля только заселились в новый дом, который строили с 2000 года. Мы только вышли из карантина ковидного, а 24-го уже началась война. Зашли к нам россияне. Это звери. 

Мы жили в оккупации, из погреба не вылезали. Не думали выезжать до тех пор, пока не пришли к нам оккупанты. По ночам они сами грабили магазины, а днем делали вид, что ищут грабителей. Заходили в дома, проверяли, лазили по чердакам, в курятники, высматривали все. 

Невозможная ситуация была с деньгами. Они наши гривны забирали, а русские деньги заставляли брать. Наша директор школы была за россиян. У нас половина учителей отказались выходить на работу. 

Наша завхоз, замдиректора, выдавала русские деньги. Они агитировали, что здесь будет «русский мир», что нам будет хорошо под Россией. В общем, я уволилась. 

Давали по 10 тысяч русскими. Некоторые брали, потому что было не за что поесть купить. А на рынке у нас русские деньги не ходили, только гривны. Но если находили тех, кто менял русские деньги на украинские, то им надевали пакет на голову и увозили. Куда – я не знаю. 

Когда мы выезжали из Херсона, то выбирались семеро суток, проехали 26 блокпостов, и нас на каждом нас проверяли. Смотрели сумки, мужчин раздевали догола, что-то на теле искали. Проверяли телефоны. Моего сына пропустили, потому что он был только полторы недели как после операции, у него была грыжа. И мы выехали по справке, что ему нужно на реабилитацию. 

Выезжали тремя машинами через паром, потому что мост тоже был разбит. Машину наших знакомых остановили под мостом, и мы по сегодняшний день не знаем, что с ними. Ни машины, ни людей нигде нет. 

Первым делом, когда россияне зашли к нам в город, они заняли весь частный сектор и забирали частные машины, особенно микроавтобусы. Они могли зайти в троллейбус и проверить всех. Женщин еще более-менее - только паспорта смотрели, а мужчин раздевали до трусов постоянно в городе. 

Днем мы старались час-два поспать, потому что ночью это было невозможно. На нашей улице, недалеко от нас был пост, откуда они постоянно стреляли. Это была дорога на Николаев и Чернобаевку. Нас заставляли свет везде гасить. Они перегоняли себе все машины: и пожарные, и остальные. 

По улице страшно было ходить, потому что оккупанты ездили пьяные, а светофоры не работали. Они людей сбивали часто. Там полиции никакой не было. 

Я приехала в Одессу и полгода ходила перепуганная. Машина везет зерно, а у меня мурашки по телу: кажется, что это рашистские машины едут. У них звук такой громкий! Я не могла никак привыкнуть. Я до сих пор на антидепрессантах сижу, потому что мне очень страшно.

Сначала мы не хотели выезжать, а потом все-таки с сыном выехали в Одессу. Он сразу же пошел служить, а я осталась. Сейчас живу на антидепрессантах. Сын в госпитале, у него контузия. Мы выехали в августе, а в феврале прилетело к нам во двор.

Мы с детьми живем в разных городах. Зять работает в «Киевстаре» в освобожденном Херсоне, восстанавливает связь. Дочка тоже в Херсоне где-то работает. А я одна здесь, живу на квартире, плачу деньги. Пенсия у меня пять тысяч, а за квартиру отдаю шесть с чем-то. Сын помогал из армии немного деньгами. Сейчас я болею, ничего хорошего нет. Очень хочу домой. Мне кажется, что этот кошмар никогда не закончится.