Історія подана мовою оригіналy

Мой сын не военный, у него совершенно гражданская профессия, он делает оконные рамы. Но 24-го февраля в 5.53 утра он мне позвонил и спросил: “Мам, это - то, о чем я думаю?” А я ответила: “Да, сынок, война”. И он совершенно будничным тоном сказал: “Ну ладно, тогда допиваю кофе и в военкомат.” И пошел, безо всякой повестки.

Уважаю ли я его решение? Да!

Страшно ли мне за него? Безумно! Каждую минуту и каждую секунду, уже почти три месяца.

И все, что я могу, это говорить ему: “У нас все хорошо, не переживай”. И научила этому невестку (она у меня барышня нежная и трепетная, и я ее очень люблю. Плакать можно ПОСЛЕ того, как отключен телефон.

Переживаю ли я? А то! Возьмите свои переживания за мужа и умножьте на пятьдесят. Или на сто. Это - переживания за ребенка. Выросшего, на голову выше Вас, но – ВАШЕГО РЕБЕНКА.

Мой сын – не брутальный мачо с выучкой спецназовца, он обычный мальчишка, худой и вечно взъерошенный. Пять лет назад притащил больную облезлую кошку неопределенной породы. Больше года лечил и возился с ней. Оказалась шотландка голубых кровей, царица, считает сына главным во Вселенной, все остальные должны перемещаться тихонько вдоль плинтуса.

У нас в семье никогда не декларировались политические и патриотические лозунги. Он пошел просто, как пошел бы на работу. Я понимаю, за кого: за свою жену, за свою сестру, за меня и отца. За свой дом и свой город. За свою страну. За свою шотландскую царицу, в конце концов!

Я, как и все жены/матери/дочери тех, кто воюет, тоже не в курсе деталей “как они”. И “ГДЕ они”, тоже нет. Не то время, не та обстановка. Может, когда-нибудь потом. Пока мы можем только ждать.

История передана в Музей телеграмм-каналом доктора Комаровского.