Моей дочери Карине пять лет. Я у нее единственный родитель, ее мама умерла три года назад. Я сейчас на пенсии, но живу ради дочери. Вместе мы выживаем на линии разграничения.
Не представляю жизни без дочери. Она боится оставаться сама, особенно когда слышны взрывы. Кричит: «Папа, стреляют!» и бегом ко мне. Обнимаю, и только тогда дочка успокаивается.
Когда-то я работал на шахте, но она закрылась, мы остались без средств к существованию. Поселок наш возле шахты начал угасать. Как зима – так страшное время. Централизованного отопления нет, делай что хочешь. Я топлю печь дровами, потому что уголек не по карману.
Еще у меня инсулиновая форма диабета, трижды в день надо делать уколы и три раза в год проходить лечение в стационаре. Но у нас, в Золотом, в больнице и в Горском тоже не работают котельные. Больные мерзнут, лежа в верхней одежде под теплыми одеялами. В жилых домах точно так же.