«Закончится война – и мы поедем домой»

Сердюк Татьяна:

Я [в селе Горбатенко] работала почтальоном, обслуживала несколько сел. Ежедневно ездила в центр нашего колхоза, в почтовое отделение за почтой, за пенсией, которую пенсионерам выдавала. И ехала в один день техника через наше село, танки. Движение очень большое было. «Грады». Три машины становилось, они стреляли и уезжали. Мы поняли, что начались военные действия.

У нас внучка окончила университет, вышла замуж за местного парня. Связь у нас была. И когда начали сильно поля гореть, она приехала, увидела всё это и сказала: «Так, бабушка, собираемся и в Мариуполь. Мы тебе уже и дом нашли. Не бойся ничего». Пришлось всё бросить. Сумки взяли и приехали.

Тогда мы тоже под обстрел попали. Стекла из окон повылетали. Не только у нас, у многих. И крыши повредило очень сильно.

Повезли человека хоронить. И только закопали этого человека, люди шли садиться в автобус – и начался обстрел. И на кладбище погибли люди. Это было ужасно, когда мы это услышали.

Живем как? Из одного дома в другой. Это уже третий дом, где мы остановились. Все вещи в сумках у нас. Мы, когда приехали в 2014-ом, это было поздно-поздно вечером. Наутро соседи сошлись, мы познакомились. Люди нам помогали. Отношение жителей Сартаны к нам, переселенцам, хорошее.

Мы приехали без документов из школы. Да и много других документов я дома забыла. Пошла к директору школы, она говорит: «Ничего страшного. Приводите. Приводите, познакомимся». В общем, нас приняли хорошо.

Правнук Сергей:

Люблю бабушку. Если не она, не знаю, где б я сейчас был. Бабушке всячески помогаю. Могу убраться, поколоть дрова. С бабушкой посидеть, поговорить, чай выпить, чтобы ей не скучно было.

Со школы прихожу – всегда радостно меня встречает. Она меня научила манерам хорошим, культуре научила. Она объяснила, что жизнь впереди не такая легкая, как кажется. На моём пути ещё будет много преград, которые нужно будет преодолеть. Стараюсь прислушиваться. Ведь она уже человек в возрасте, и она больше знает. Успокаиваем друг друга, что всё будет хорошо, война закончится.

Когда сидели в подвале, снаряды буквально над головой летали. Неделями сидели в подвале.

Это плохо. Погибают тысячи людей невинных. Это смерть. Война за собой влечет большую смерть, большие разрушения.

Сердюк Татьяна:

Полгода я мужа не видела. Когда мы приехали сюда, в Сартану, где-то месяц прошел, мы заметили, что он начал заговариваться. Потом стало хуже. Он не понимал, что он делает, куда идет. И вот в 2015 году он у нас ушел.

Пока я блинчики пекла, он еще был. И говорит: «Слушай, пока ты с блинами на кухне, а я пойду дрова колоть». Во дворе. Минут 15–20 прошло, я закончила блины, вышла, а его нет. Мы его искали месяц.

Это было 23 февраля, когда он ушел. И 22 марта мы его нашли. Мы по всей Сартане искали. Везде фотографии его развесили, номер телефона. По Мариуполю точно так же. И в один прекрасный день нам женщина позвонила: «Вы знаете, где-то дня 3-4 назад мужчина у нас появился. Сидит с протянутой рукой под магазином. Я видела фотографии, по-моему, это ваш муж».

Мы взяли такси с внучкой, бегом туда. Да! Он узнал, плакал. Я его обняла. Он плакал. «Куда ты?» Он плечами жмет: «Я не знаю». Прошли мы с ним больницу. Нам дали заключение, что у него нарушена центральная нервная система. Это всё из-за этих бомбежек. Страх этот, бомбежки, всё повлияло. Оно не вылечится – так мне сказали.

К сожалению, и сейчас его нет рядом с нами. Так же он во дворе сидел на лавочке, я была на огороде. У нас замки на калитке и на воротах. Внук уходит в школу – я на замок. Приходит, звонит: «Бабушка, я иду». Я выходила и открывала. Была закрыта калитка. Ребята пришли, позвали играться – раколовку на раков поставить на речке. Здесь недалеко речка у нас. Я внуку разрешила пойти с ребятами, а он калитку оставил открытой.

Он пришел с речки: «Бабушка, а где дедушка?» Я говорю: «Как? На лавочке во дворе». – «Нету, я в дом заходил, его там тоже нет». Вот тут мы и кинулись. Бегом-бегом, по Сартане. Везде нету. Пошла в полицию, подала заявление. Они компьютер открыли и говорят: «Так он у вас уже не один раз уходил». Я говорю: «К сожалению, да».

Сердце подсказывает, что всё-таки мир не без добрых людей. Может быть, его кто-то увидел, что он больной. Может, где-то хоть в летней кухне ему уголок дали. Я надеюсь только на лучшее. Я буду очень благодарна людям, которые отзовутся, скажут, что его видели или он у них находится. Я надеюсь только на это. О плохом не хочется думать. А если, не дай Бог, он умер, то конечно, хотелось бы его по-человечески похоронить.