Я здесь [в селе Новобахмутовка] родилась, здесь крестилась, здесь и умирать придется. В колхозе работала. И дояркой, и на курах, и больше в столовой. Живу одна, мужика нет. Как разошлись – он уехал на заработки, а я живу с детьми. 

Живу с дочерью Людой и внучкой. А сын полтора года как умер. Есть еще одна внучка в Горловке, далеко. Есть внук в Донецке, тоже далеко, не наша сторона. У дочери работы нет в колхозе. Уехать у нас транспорта нету. Так на пенсию и живем.

Никто никогда не думал, что война будет. Мы видели, что было в Киеве, потом слышим – ближе, уже в Славянске… Но мы думали, что сюда не допустят. 

 «Думали так: живые останемся, или нет»

В 2015 году, в феврале, как раз на день Валентина – что я запомнила хорошо, я же Валя, Валентина – сильный был обстрел. И я, когда бежала прятаться, зацепилась или за проволоку, или за что-то и травмировала сильно ногу. Упала и уже в подвал не полезла, не добежала.  Еле доползла до дома, помогли.

А обстрел был такой, что и здесь окна летели, и там в комнате окна летели. Думали так: живые останемся, или нет, либо на нас рухнет и дом, и всё на свете. Когда оно закончится? Только начинают заканчивать [обстрел], только поднимешь голову, а оно снова у-у-у…  Передышки не было.

В больницу с ногой не поедешь: гремят, пыхтят, бьют со всех сторон. Таблетки пью – помогает от сильной боли. Сначала совсем лежала, не могла встать. Тогда понемногу стала на два костыля. Когда легче, то передвигаешься на одном. Держусь за то, за то, так и хожу.

Окна вылетели у нас. Сейчас уже поставили. Здесь не было ни стекол, ничего, всё летело. Ходуном ходит всё, как только пролетит снаряд. Страшно вспоминать даже. Сейчас хоть более-менее. Где-то стукнет, где-то хлопнет – уже не у нас.

«Как стреляли, я уже не пряталась, будь что будет»

Люди прятались, когда стреляли. Только я уже не пряталась, будь что будет. Куда мне лезть прятаться уже? Внучка пряталась в подвале.

Так и в подвале страшно прятаться. У меня подвал накрывается плитами. Как стрельнет – плиты на меня полетят, я уже не спасусь. Это же не государственные, где подвалы хорошие. А у нас какие? Как хекнет – камень прибьет там.

Потом мы все уже оставались в доме, уже в подвал никто не прятался. Какая разница, что в подвал упадет, что в доме? Закрываешься и только думаешь одно: скоро оно кончится или нет, скоро кончится или нет?

Мы не могли спать. Как же спать, когда оно бьет? Затем мало-помалу уже втянулись. Если не бьют сильно, то уже не так страшно нам было. Хоть и страшно, но не так, как тогда. 

«Можно было пойти в лес, напилить дров. А сейчас всё заминировано»

Живем помаленьку. Что же те две тысячи?  Вот сейчас зима идет, топливо нужно, внучку в школу одеть надо, а всё дорого. И света нет. Платить нечем. Не знаем, как будем выживать. В прошлом году давали брикеты, в этом году не знаю, дадут или не дадут. До войны можно было пойти в лес, напилить дров. А теперь там всё заминировано.

Пока еще как-то с горем пополам у нас магазин был. Там женщина торговала. И обстрел, и гололед, а она старалась провозить нам хотя бы хлеб. Хоть по буханке людям привозила. А так, что у кого дома было, то ели, так и выживали. 

Что в огороде посадим, то и наше. Помощь – единственное, что Ринат Ахметов дает. Очень благодарны, человек души, понимает. От него помощь сильная. Сахар, мука, крупа, макароны, гречка, масло. Очень благодарна! Это очень ощутимая помощь.

«Мира и только мира»

Хотим мира. Мира и только мира. Сколько эта война будет? Сколько молодых ребят погибает! Ради Бога… Растет же внученька. Пусть уж я старая, но внученька растет еще, молоденькая же. Еще же учиться и учиться. 

Надеемся на лучшее. Может, будет все-таки мир, может, закончится война. Хотя бы можно будет куда-то поехать. У меня остался на той стороне, в Донецке внук. Иногда звонит. Дочь, может, куда-то поедет, устроится на работу. Внучка окончит школу – надо будет ехать где-то учиться. 

Однажды шли дети, бедные, со школы, а тут обстрел. Они, бедные, плачут. Бегом прибежали, трясутся все. 

Мечтаю о тихой жизни, чтобы такие, как внучка, детки шли в школу со спокойной душой, как мы ходили в школу. Мы после войне в 1941 году шли с цветами в школу. Пусть одеться, обуться не было так, как надо, но не било нам неоткуда. И ложились спать, и вставали. Такого я хочу. Чтобы не били.