С началом в 2014 году военных действий их село всё чаще стали обстреливать. Ее дом частично разрушили – вынуждена была идти в приемыши к сестре. Не смогла там долго жить и все-таки вернулась в родной дом, сейчас восстанавливает его потихоньку.
Мечтаю, чтобы здесь не было войны больше. Вот чего хочу. Хочется спокойствия. Чтобы война кончилась, это самое лучшее.
Мамка моя замуж вышла в Гранитном и тут меня родила. Жили у свекрухи. Дед и баба были, а отец на войну ушёл, там и погиб. У мамки две дочки. Меньшая я, с 38-го года, а сестра – с 36-го. В школу не ходила я, потому что нечего было надеть. Ни на ноги, ни так.
Когда я стала в этом доме жить, здесь было две комнаты – зал и комната, где печка. Я пошла на стройку работать и начала понемногу-понемногу делать дом.
Началась война в 2014 году. В 2015-ом или в 2016-ом, не помню, больше-больше [обстрелы] пошло. А куда деваться? Сижу я с сыном, стреляют везде. Деваться некуда.
Как-то начали сильно стрелять, он говорит: «Давай будем бежать». Добежали мы до поворота. «Нет, – говорю, – идём лучше к золовке». Пошли мы. Начали грохать сильно. Невестка кормила цыплят, а потом пришла и говорит: «Там так грохнуло на Камчатке». Васька говорит: «Мама, давай сходим, посмотрим».
Пришли, а в нашем доме нет ни окон, ни дверей. Пять окон – все выбили, крыша – дырка. Если б я была тут, я бы «попала».
Стала я ходить в сельский совет, чтоб помогли. В итоге дали шифера, что мне не хватило даже одну сторону укрыть. Дырку клеёнкой закрыли, положили тот шифер. Клеенки дали три метра на пять окон, представьте себе. Я закрою пять окон тремя метрами? Нет, конечно. Дали мне чужие люди клеёнки, и закрыли мы окна.
Когда уже поставили пластиковые окна, я вернулась сюда жить. А до того несколько лет жила у сестры в балке. Но там я жить не могла. Там ничего не видно – балка. Я не знаю, как она там всю жизнь жила. Как говорят, в гостях хорошо, а дома лучше. Здесь я что захотела, то и сделала, а там свои порядки.
Страшно. Каждый день страх берет тебя. И не спали, и сидели. Как грохнет – окна дрожат, ходором двери ходят.
И сейчас стреляют, только где-то далеко. Грохают – зайду в кладовку и сижу. Иногда и ночью не спишь, когда начинают стрелять.
А что делать? Куда идти? К кому? Здесь соседей никого нет. Рядом живут солдаты. Дальше – разбитые дома, никого нет. С той стороны дороги – там только одна семья живёт.
Я и ту помню войну. Но я такую войну не видела, как эта война. Когда была та война, то меня мои дядьки несли на балку, на Хантараму. Я там жила. Я там ни немцев не видела, никого я там не видела. А здесь же не поймёшь, откуда кто стреляет. Это не война. Это только убийство людей.
Погибших много солдат. Здесь домов полно пустых. Когда начали стрелять, разъехались. Вот, на воротах дырка. Стрельнули. У меня за домом ямка была, и там какая-то железяка лежала. Приехали, смотрели, фотографировали. Сказали: «Вы не трогайте, мы сами».
У меня и углы посыпались, дом рябой стоит сзади. Я не знаю, как оно падало, что в дырках теперь дом. Разве не видно, что он попал под обстрел? Видно. Но кому же я скажу, к кому пойду? Я никуда не хожу и никому ничего не говорю. Ходила, потом перестала. Я только от Рината Ахметова и получала помощь.
У меня сын живёт, помогает. Он уже на пенсию пошёл, на бойне работал. Ему 61 год. Внук сидит дома, у него работы нет. Внучка работает в кафе.
Мечтаю, чтобы здесь не было войны больше. Вот чего хочу. Хочется спокойствия. Чтобы война кончилась, это самое лучшее.
При цитировании истории ссылка на первоисточник — Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова — является обязательной в виде:
Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова https://civilvoicesmuseum.org/