«Первые залпы мы приняли за гром»

Я с замужества жила на Восточном. Родила ребёнка в 2011 году и ушла в декрет. Когда Маша пошла в садик, я работала понемногу, а в основном продолжала смотреть за ребёнком.

Сначала из новостей мы узнавали, что в Киеве происходило. Все думали, что там всё и закончится. Потом стала приходить информация от брата мужа. Он жил в Луганске. Началось все оттуда. Он говорил, что к ним зашли какие-то войска и он сам не знает, что к чему. Дочку они отвезли в село на всякий случай. По соцсетям мы отслеживали все сообщения.

Но когда стали слышны первые залпы, нам это казалось громом. Ты не можешь осознать угрозы, хотя видишь по телевизору, что происходит с людьми, и какие бывают обстрелы, и как страшно, и как люди страдают.

Тогда первый раз мы очень перепугались. Переждали ночь, пока это всё происходило. Падало всё в полях. Так всё трясло! Детям мы говорили, что это гром. Было гари много. Утром я взяла свою трехлетнюю дочь и уехала в центр города к маме, где не слышно было ничего.

Вскоре мы вернулись, подумали, что это был единичный случай. Всегда же думаешь, что будет лучше. А потом начались уже грандиозные обстрелы.

«Было так тихо, аж непривычно»

Сначала было непонятно, откуда вылетает снаряд, куда прилетает. Со временем ты понимаешь, откуда. Те же «Грады» слышишь или где-то работает пулемет. Когда сильный ветер, он сюда доносит звук, очень сильно слышно. Но не надо пугаться, потому что это далеко. Все учились понимать сами, как могли. Рассказать на словах это невозможно, пока ты это не услышишь и не почувствуешь. 

«Я поднимаю глаза и вижу летящий снаряд!»

Мы в 7 утра вышли погулять с подругой и детьми. Не было ни света, ни воды у нас, и мы вышли пройтись. Дети как раз проснулись рано.

Мы прошли шагов 10 и услышали залпы. Решили пойти дальше. Но тут я поднимаю глаза –  летит снаряд прямо в 14-этажку, с которой я рядом нахожусь с ребёнком! И начинает всё падать. Ничего не поймешь, гул в ушах. Я взяла на руки ребёнка и побежала. Мы спрятались. И вдруг подруга смотрит на мою дочку и говорит: «У Маши кровь!» 

Мой ребёнок почти не плакал, просто говорил: «Больно». Мы сидели в подъезде и вызывали скорую, но никак не могли вызвать – связи не было. Пробовали и такси вызывать. Дозвонились. Стали уговаривать, чтобы они приехали, забрали нас. Я сказала: «У меня раненый ребёнок, мне нужно хотя бы до больницы, больше я ничего не прошу». Но таксист так и не смог приехать. 

Но нам повезло. Спускалась с 8-го этажа соседка с ребёнком, моя хорошая знакомая. Говорю: «Мне нужно в больницу срочно». Она говорит: «Пошли, Яна, довезу вас». Нам так повезло, что она шла. 

«В больницу в большом количестве стали прибывать раненые дети»

В больнице мы долго ждали, потому что начали в большом количестве прибывать дети. Сначала операцию делали Милане – девочке, которая осталась без ножки. Мы были следующие на очереди. Дочка лежала под капельницей. Её нельзя было поить, разрешили только смачивать ей губы. У нее был болевой шок. Из-за этого она не плакала. Никаких эмоций, как говорится. Была зелёного цвета. 

Операция длилась два часа. После того, как я услышала, что случилось с Миланой, я очень боялась, что мой ребёнок останется без руки. Я не знала, чем это всё закончится. Но закончилось благополучно. Да, шрамы есть, но душевной травмы, может быть, и нет у нее, потому что воспринимает этот мир чуть по-другому, чем взрослые. 

«Я год не могла приехать в родной район – сдавали нервы»

Я год не жила на Восточном. Не могла здесь находиться. Если приезжала сюда, у меня сдавали нервы. Тряслись руки. Я шла домой и меня просто трясло… Я всё вспоминала... Как все бегут, всё горит. Я тогда не смотрела никуда, кроме как на ребёнка. Меня спрашивают: «А ты трупы видела?» А я говорю: «Я видела, что люди бегут, всё».

Маршрутки были забиты. Людей, лежащих на улице, я не видела. Горящие дома видела, это страшно. В тот момент, наверно, я не осознавала всего того, что произошло. Я думала только о дочке. Чтобы с ней было всё нормально, чтобы она была жива-здорова. 

Мне пришлось обратиться к психологу. По-другому я не смогла это перебороть. У меня были панические атаки. Меня начинало дергать просто от того, что я здесь. Как-то у нас выключили свет. И я просидела, пока его не включили. Приготовила сумки и ждала, что что-то будет.

Но я поговорила с психологом – и мне стало легче. Я поняла, что может быть хорошо, а может быть и плохо. А как будет, это уже от меня никак не зависит. 

«Кошмары у дочки прошли, но остался страх перед грозой»

Нам помогают в Фонде Рината Ахметова. Постоянно, с самого начала, сразу же, только мы попали в больницу. Сразу помощь была. Нам привезли все лекарства. Потом нужно было ещё – из Фонда звонили, узнавали, приходили, общались с моим ребёнком. И психолог был.

Когда мы выписались из больницы, из Фонда Рината Ахметова постоянно звонили, интересовались, как Маша себя чествует, что необходимо. Предложили нам реабилитацию. И мы четвертый год уже ездим. Я очень благодарна, я бы не смогла сама.  Это колоссальная помощь. И для нас, и для других людей, с которыми я общалась. Для всех это грандиозная помощь.

С Машей мы тот случай не обсуждаем. Во-первых, она уже не помнит многое, ей тогда всего три года было. Считает, что мы вышли за колбасой. Она знает, что у неё ранение, что она была в больнице, что она ездит на реабилитацию, что нужно заниматься рукой. Но уже нет кошмаров, страхов. Единственный страх остался перед грозой. Если слышим гром, она очень пугается.

Я не могу её даже в школу отпустить одну, вдруг что случится. В любой момент может произойти всё что угодно. Я бы хотела, чтобы она сама гуляла на улице, и я не переживала. Я всегда в таком напряжении, как солдат. Ты стоишь и наблюдаешь, всё ли нормально.

Хочется спокойствия, мира и процветания.