«Отец убежал к железной дороге и до утра сидел в большой трубе»

Дергачев Павел Михайлович, 87 лет:

Одна девочка спрашивала, кто строил наш дом. Я говорю: «Две головы, четыре руки, четыре ноги, два туловища – жинка и я. И все». А где взяли пилястры, выделанные окна? Я: «Ну как? Думали-думали, да и придумали». И там до иголочки всё сгорело. Ни палочки, ни железяки не осталось. Покрутило железо. Туалет и тот сгорел. И все.

Я был во дворе, начали стрелять. Я немножко терпел-терпел, а потом как загорелось все! Я стал тикать. Я не знаю, куда снаряд попал. Там и забор, и палисадник разбитый. Там живого нету ничего: дом сгорел, куры, голуби, поросенок, цыплята, собака. Все сгорело…

Мы похоронили двоих сразу – брата и невестку. Брат в 2015 году умер, жинку парализовало. Его похоронили, а потом и ее. Она его кормила, ему 90 лет было. Застрадал, зажурился – и все. Пришёл до меня, ещё мой дом целый был. Три раза приходил ко мне, видно, прощаться. Я его подбадривал. А потом, говорят, его уже нету. Умер.

Если бы не дети, я бы уже лапки откинул. Только на детей вся надежда. Еду привозят, борщ, хамсу, селёдку.  Только они не дают мне сдохнуть. Ну ничего, что было видели, а что будет увидим.

Сын Дергачев Станислав Павлович:

Я с огорода наблюдал, как свистят – и бабах, бабах в тот район. И видел, когда дом загорелся. Дело было вечером. Куда бежать? Комендантский час. С шести до восьми пускали только людей. И я не пошел. Утром приехал машиной, дом уже догорал.

Отец выскочил из кухни и убежал до железной дороги. Там насыпь большая и труба сквозная, и вот он там, в той трубе, сидел. Утром я приехал до него домой, он уже по двору ходил в одних трусах, черный, замурзанный. И я его забрал к себе. Побыл у меня несколько дней. Потом дядька умер, и тогда отец перебрался сюда, в этот двор.