"Это была эпидемия ампутаций – по 3-4 операции каждый день…"

После начала полномасштабной войны ортопед-травматолог Сергей Мудрый больше месяца продолжал спасать жизни людей в блокадном Мариуполе. Без света, воды и тепла – бесконечный поток пациентов с ранениями каждый день, и каждый день ампутации… На дом, в котором семья Сергея Владимировича пряталась от обстрелов, была сброшена бомба. Людям чудом удалось спастись… Выезжали из города под обстрелами, когда уже невозможно было оперировать и каждая минута жизни могла стать последней…

Война застала 24 февраля. Утром все началось, как по всей стране, так и у нас в Мариуполе. Я в это время был дома еще. Рано утром позвонили с моей работы. Я работаю, работал в 1-й городской больнице врачом-травматологом. На тот период я выполнял обязанности заведующего отделением травматологии, поскольку заведующий Лев Михайлович Афанасьев находился в отпуске.

Утром на Левый берег, там, где я живу, на Левобережный район прилетела одна или две ракеты. Одна ракета залетела в частный сектор, в жилой дом, пострадала женщина ромской национальности. Другая ракета попала на остановку общественного транспорта, там находился мужчина, он тоже получил ранение. Ранения у женщины и мужчины они были огнестрельные, ранение голени – повреждение сосудисто-нервных пучков. Меня вызвали на работу, дежурила бригада. Когда я приехал, больные уже были стабилизированы и готовы к оперативному лечению. Первые два дня, 24–25-го я находился на работе. Потом я уехал отдыхать домой.

Было двое пострадавших, которых приняла местная больница этого района. И мы поняли, что уже небезопасно стало находиться в районе, где я живу, и мы переехали немножко поближе. Мы жили на окраине, восточной окраине нашего микрорайона, откуда предполагалось наступление «ДНРовских» войск. Поняли, что нужно для безопасности переехать в центр нашего района, где мы жили. Это было воскресенье. И в понедельник, это было уже 28 февраля, я уехал на работу. У нас график уже был такой, что надо было по два дня дежурить, чтобы не каждый день ездить.

Уехал 28 февраля, оставил семью на новом месте. И в общем-то, с 28 февраля все началось. Начались обстрелы по всему городу, в том числе где я работал. Я работал в 1-й больнице, она находилась перед комбинатом Ильича, это была одна из баз ЗСУ. Одна крупная база была на «Азовстали», другая крупная база была на комбинате им. Ильича. Комбинат им. Ильича находился буквально в 50 метрах от нашей больницы. То есть наша больница находилась на линии разграничения. В таком режиме наступления «ДНРовских» войск на комбинат им. Ильича, мы как бы находились практически до апреля месяца. Постоянно шли обстрелы. Страдал частный сектор, жилой сектор, многоэтажки, которые находились в зоне боевых действий, в том числе и наша больница страдала.

Мы первую неделю принимали пострадавших, это были минно-взрывные ранения. Потом людей, оставшихся без воды, без света, без тепла. В поисках воды, чтобы приготовить что-то поесть, семьи выходили на улицы, кто-то за водой шел, кто-то костер разводил, какую-то пищу собирался приготовить. И в это время прилетали мины, прилетали снаряды, прилетали ракеты – и люди получали ранения разной степени тяжести. И соответственно, этих пострадавших привозили к нам.

Еще там 1–2 марта какие-то скорые были местные, но потом уже и скорые перестали приезжать, люди потом привозили пострадавших своим транспортом. И мы практически с утра и до вечера работали в таком режиме нон-стоп. Надо сказать, что в больнице я из врачей остался с коллегой Сергеем Русановым, больше врачей не было у нас по разным причинам. Сотрудников среднего медперсонала и младшего медперсонала тоже было очень мало. У нас тогда была операционная бригада – это операционная сестра Надежда Николаевна, санитарка была Лена Рябоволова, вот Сергей Викторович Русанов. Мы практически все травматологических больных оперировали, перевязывали, выхаживали такими силами.

Там обстреливают, там бомбят. Я выехать туда не мог, потому что территория – дорога по которой я бы ехал к семье, она простреливалась, шла под обстрелами. В конце концов я не выдержал. Спустя неделю я уже… Машина была под боком, я уже понял, что надо ехать, будь что будет. Неопределенность так нагнетала, и с этим тяжело было мириться.

Я сел в машину и, действительно, я приехал. Под обстрел я не попал, хотя видел боевые действия, которые там были в районе, через который я проезжал. Я приехал к дому, в котором должна была находиться моя семья, увидел, что там разрушено – прилетела ракета буквально за три часа до моего приезда. К ним прилетели какие-то ракеты или мины, они не пострадали. Они просто в шоке схватили вещи, а рядом находится другая больница, в которой я раньше работал, буквально через дорогу от этого дома. Они с вещами, мои родные: моя теща, моя жена и одиннадцатиклассник сын. Они перебежали с вещами и укрылись там. Я приехал, увидел жильцов дома, они успокоили меня, сказали, что все нормально с твоими, они ушли в больницу. Я быстренько в машину. Приезжаю в больницу, нашел в приемном отделении, посалил их в машину, и мы вернулись. В общем, семья объединилась, восстановилась, и мы уже приехали в больницу.

Разрушился второй этаж, и больным хирургического профиля невозможно было там находиться, и они перешли к нам на первый этаж. Так вот день за днем постепенные-постепенные прилеты, поступление больных. Количество больных только у нас где-то более 50 было. В отделении не было света, и мы, как бы, не могли полноценно оказывать помощь, потому что понимать, какое ранение у человека, нужно было сделать рентгеновский снимок. Мы этого не могли сделать, потому что не было света, и лаборантов не было.

Можно было теоретически сделать снимок. Это нужно было включить генератор, спалить, сжечь большое количество дизельного топлива и ради того, чтобы увидеть снимок. Нам и так было понятно, что это перелом, тяжелый перелом, там буквально от больших осколков металлических конечность превращалась в фарш. Это месиво из мышц, сосудов из нервов, мелких костей. Поначалу все это визуально понятно: осколки, деформация. Человек не может рукой двигать, на ноги не может стать, это понятно, что это открытый тяжеленный перелом.

Не было у нас возможности потом больных полноценно перевязывать ежедневно, потому что одна сестра, я один доктор. Через две недели я уже один остался. Мы стали понимать, что с такой тактикой будет много осложнений на любом процессе и нужна будет ампутация. Ампутацию тогда было проблематично делать, потому что не было сотрудников, не было анестезиолога. У нас уже остался один анестезиолог, который разрывался между хирургами и нами.

Первый был момент, который в памяти остался, это была молодая пара, они были из Донецка родом. Они решили перед войной узаконить отношения, у них должен появиться на свет ребенок. Они приехали в Мариуполь. Они зарегистрировали свой брак. Женщина… Они сняли квартиру в Мариуполе, и она устроилась на работу. И они решили, что ребенок будет рождаться в Мариуполе, на украинской земле, чтобы получил нормальное свидетельство о рождении в Украине. Это буквально было перед войной. Она была уже в тот период на девятом месяце беременности. И тут начались военные действия. Они жили в Илличевском районе, в Кальмиусском районе, и укрываясь от обстрелов (там уже начались тоже обстрелы в начале марта), они спрятались в новоотстроенном, отремонтированном бассейне «Нептун», есть такой в Мариуполе… был.

Был такой в Мариуполе бассейн. Они укрылись там, но понятно, что бассейн – это не самое идеальное место, не самое идеальное убежище. И в один из дней туда прилетела бомба или ракета. Здание разрушилось, и эту женщину привалило плитами. Ее доставали из-под завалов, сдавление плитой – у нее возник раздавленный множественный перелом бедра, оскольчатый, был синдром сдавления. Ее привезли, наверное, через сутки после того, как произошло крушение этого здания. И понятно, что нужно делать ампутацию.

Повезли к акушеру-гинекологу эту женщину, выполнили ручное отделение плаценты. Ее вернули опять к нам в отделение. У них машины не было. Он пытался найти какого-то перевозчика, никто ни хотел ехать. Он в конце концов узнал, какой маршрут, как можно выбраться. Ему рассказали, как можно из этого района в более-менее безопасный выйти, куда выйти. И он взял каталку сидячую медицинскую, посадил свою жену раненую, и они уехали в неизвестность. Я не знаю, чем закончился их путь, дай Бог, чтобы у них все было хорошо, и они, как бы, выбрались из этого ада. Рядом там был жилой массив, был жилой дом, и мама с сыном, сыну лет 12. Они вышли что-то приготовить на костре – и прилетает ракета. Ребенку отрывает ногу. У мамы такие незначительные ранения. Их тоже привезли. У нас детей не было, и этого ребенка я оперировал и делал ампутацию.

Доктор уехал, он спасал свою семью. Он поехал в центр города, увидел своих детей, которые находились в безопасном месте в центре города, где находился Драмтеатр. К тому времени по Драмтеатру уже прилетела бомба. Рядом вокруг, чуть дальше возле собора, находились 9-этажки, он уже пылали, горели. Он как раз приехал, когда пылали 9-этажки. Он чудом забрал своих детей, свою жену. И вез ближе туда, в жилмассив, где находилась наша больница. И говорит, что я спасаю семью, я завтра уезжаю. Его решение правильно абсолютно, я считаю.

Потом мы остались на всю больницу три доктора, ну четыре, скажем. Был хирург с сыном, я и анестезиолог у нас был. Потом, 29 марта нашего анестезиолога ранили очень тяжело в ягодичную область, там с большой кровопотерей. Он еще заведовал отделением гемодиализа. Мы спасли его. Находиться уже в хирургическом корпусе было невозможно, он подвергся танковому обстрелу. Мы, спасая своего коллегу, переместили его в подвал, вернее не в подвал, а просто в отделение неврологии-урологии. Потом по этому отделению на следующий день был обстрел из «Градов». Там повылетали все стекла, рамы. На первом этаже только в коридоре можно было находиться. К этому времени мы в коридор эвакуировали больных из урологии. И опять массивный обстрел «Градами» этого корпуса. Мы тогда уже своего коллегу вместе с семьей, сотрудниками отделения спрятали в подвал. Хороший подвал был, оборудованный.

29 марта была такая ситуация, я ж говорил, что комбинат им. Ильича база ВСУ была. Там у них бункер был, и ВСУшники, и пограничники, ВСУшники находились. И у них там было много гражданского населения, которые тоже там прятались от обстрелов. Среди… там врачи были, медики военные. Была беременная женщина, которой тоже предстояло рожать. И военные из бункера привезли ее к нам, а у нас только я, хирург, анестезиолог и травматолог.

Во-вторых, корпус находится под постоянным обстрелом, постоянно обстреливают и уже самолеты бомбят. И в этих условиях принимать роды? Мы им отказали. Они оставили женщину и уехали. И анестезиолог принимает решение, что ей тут небезопасно. С одной стороны, и физически небезопасно, а с другой стороны, и помощи квалифицированной никто не окажет. Он ее опять посадил в машину и отвез туда, в бункер. И он получает пулевые ранение. Пулевые ранение ягодичной области, и он, как бы, уже теряя сознание, он успел доехать до корпуса больницы. Разбил автомобиль, он отключился, его чудом обнаружили. Близко к корпусу тоже никого нет, все в подвалах сидят.

Потом увидели, что он приехал – уже смеркалось, ближе к вечеру. Вытащили его из машины. Большая кровопотеря, рана была в ягодичной области. Мы включили генератор, была возможность генератор включить. Мы включили генератор, в общем, прооперировали его. Сделали в тех условиях, что можно делать. Сделали только торбонаду раны, промыли рану. Остановили кровотечение, сделали ему внутрикостное переливание.

Созвал сотрудников, родственников сотрудников его отделения, нашли мы двух ребят, которые были плановые доноры. Они сдали свою группу крови, были обследованы. Мы у одного из этих ребят взяли кровь и сделали переливание крови. Благодаря этому мы спасли своего коллегу. Утро начиналось с того, что начинались обстрелы в 4 утра и заканчивалось в 10 часов утра, все стихало. И мы думали, наконец, война закончилась. И в час ночи мы слышим гул самолета. И летят самолеты, и начинается бомбежка. Где-то часа в два-три потом падает бомба. Они где-то там, земля сотрясается, содрогается, и ты понимаешь, что следующая бомба может прилететь в корпус, где ты находишься, под которым ты находишься. Завалит всех завал. Разгребать некому. Связи никакой нету. Никто тебя не узнает. Просто будешь похоронен заживо в этой братской могиле. Потом уже, в конце, когда «ДНРовцы» подошли на территорию больницы, стали уже занимать корпуса и узнали, что в подвалах есть люди, они начали… Идея спасения не посещала, но в конце концов они сжалились и в один из вечеров они пришли в подвал и сказали: завтра будет эвакуация.

Эти автобусы нас вывезли в пригородное село, Сартана называется, поселок, в общем. Мы эвакуировались туда. Мы должны были проходить так называемую процедуру фильтрации. По рассказам, сказали, что тебя в лагерь привезут, будешь там жить, находиться. Пальчики откатают, поговорят с вами. Определят вашу… кто вы, что вы. Связи тоже опять никакой не было. Получилось, что мы все-таки включили телефоны и связались со своими близкими. Мы связались с нашей кумой. Она к тому времени уже выехала из Мариуполя, и она нам дала номер телефона перевозчика, который в другом находился центре.

И он… Мы связались с ним, чтобы он нас из Сартаны окольными путями, которые он знал, тропами вывез в Бердянск, в то время оккупированный. Мы выехали в Бердянск с семьей и планировали дальше выезжать на Украину. Связался я с сыном. Сын нашел нам место в доме в Тернопольском городке Залещики. Мы планировали поехать из Бердянска, пробираться через Запорожье дальше в Украину. Нашли уже перевозчика. Перевозчик должен был нас вывезти в Запорожье. Утром мы пришли 12 апреля, мы пришли на площадку, с которой обычно перевозки осуществляются эвакуации из Бердянска. И перевозчики отказались перевезти, потому что усилились бои.

Мы нашли по телефону еще перевозчика, но все перевозчики отказывались везти. По Фейсбуку мы нашли перевозчика, который был готов нас из Крыма вывезти через Россию в Польшу, и из Польши заехать уже в Украину. Такой маршрут был безопасный. Трое суток мы ехали через всю Россию, доехали до Латвийской границы. Там на границе прошли, наверное, сутки. Мы стояли, Россия не сильно быстро пропускала. К этому времени у нас было время, я уже связался со своей племянницей, она из Киева уехала в начале марта. Они в Румынию уезжали, потом из Румынии они оказались в Польше. Узнав, что мы едем в Польшу, в Украину через Польшу, она связалась с польскими волонтерами, и они нам временно нашли место, убежище под Варшавой.

Потом начали в сеть сливать видео нашего города. Мы, как бы, вообще не представляли, что с городом, конечно. Мы увидели этот ужас и поняли, что практически город стерт с лица земли. Увидели наши разрушенные квартиры, сожженные, увидели нашу больницу разрушенную. Другие больницы города разрушенные.