«Я видела эту войну изнутри»

Жизнь под обстрелами и работа под обстрелами. Татьяна много общалась с жителями своего поселка, пострадавшими от боевых действий. Насмотрелась всякого. На смену активности, помогавшей выжить в трудные годы, пришли безразличие и апатия. 

Для каждого по-разному началась война. Для некоторых с появления вооруженных людей. Для меня – с гибели Владимира Рыбака [депутата Горловского горсовета, убит 21 апреля 2014-го]. Поэтому помню этот день. Я находилась тогда в поселке. Мы все слышали обстрелы, а видели уже последствия. 

Мы говорили с семьей и соседями, что нужно подготовиться, если будет активная фаза боевых действий, потому что поселок находится в зоне под обстрелами. Но активных действий именно на территории поселка с перестрелками, такого не было. Пострадала больше окраина, когда были ожесточенные обстрелы. Это был 2014, 2015 и 2016 годы. 

Мы говорили, что надо иметь определенный запас вещей, документов, медикаментов. Всегда это было под рукой, находилось в определенном месте. И когда было очень страшно, когда были очень серьезные обстрелы, мы все вместе собирались в одном доме. Убежищ ведь у нас в поселке нет.

Я работала в органах местного самоуправления все семь лет, с 2014-го по 2021 год и видела эту войну изнутри. Запомнилось больше всего, конечно, обстрелы, когда снаряды попадали в жилые дома наших односельчан. 

Однажды я выехала на обстрел для фиксации. Мы фотографировали каждый дом, разговаривали с людьми. Там был погибший 30-летний парень, местный житель. И мне пришлось общаться с его родителями (они уже оба умерли). Но в тот момент было жутко наблюдать, как во дворе лежит тело их сына, накрытое какими-то мешками и тряпками, дом полуразбит, мать плачет и ничего не понимает. Не понимает, что перед ней лежит сын. Она сидела на молочном баке, он был весь пробит, как дуршлаг. И плакала оттого, что из него выбежала вся вода. В поселке большая проблема с водой была в 2014-2015 годах.

Напротив этого дома жила семья с тремя детьми. В одно окно влетел осколок, снаряд разорвался прямо у них перед домом, повредил газовую трубу. Просто чудом осколок пролетел через весь дом, никого не зацепив. А дети и муж с женой в это время находились в доме. Осколок упал во дворе, повредил машину, она сгорела. И когда я пришла с ними беседовать, то меня поразил отец семейства – его дрожащие руки, слезы. Пришлось его как-то успокаивать.

Но мы чертили схемы эвакуаций, сами придумывали листовки, распечатывали их и размещали на подъездах домов, беседовали с людьми. Такими были у нас 2014–2015 годы. Ночью обстрелы, а каждое утро начиналось со звонков: все ли живы, все ли здоровы и пожелания нормального рабочего дня. 

С 2014-го по 2017-й были годами сверхурочной работы каждый день. И конечно, до 2017 года я не выезжала из поселка, потому что было страшно за людей, за родственников, за родителей, за племянников. Ты не знаешь, что может случиться в любую минуту в твое отсутствие. Находясь где-то на мирной территории, я чувствовала себя в худшем состоянии, чем когда находилась здесь со своими близкими. 

Для меня стало открытием, что вся остальная Украина – мирная, никто не задумывается о тех событиях, которые здесь происходят. Для меня это был шок. Я выехала в Херсон в 2017 году, первый раз за три года, на одну из конференций. И до сих пор пребываю в шоке от того состояния, в котором была я в Херсоне. Увы, никто не понимает реальных событий, которые здесь происходят. 

Сейчас я перестала обращать внимание на выстрелы. Может быть, это защитная реакция организма такая. Когда люди говорят, что у нас сегодня стреляли и были какие-то взрывы, я понимаю, что я их не слышала. Появилось безразличие уже ко всему, усталость. Потому что перемен к лучшему нет, ситуация только ухудшается.