«Понимаю, что со мной случилось что-то страшное, но не могу это принять»

Людмила Николаевна пробыла в Мариуполе до средины июня. За это время она потеряла сына, да так и не смогла его похоронить, жила впроголодь, скиталась по подвалам, а однажды ночевала на улице. Ей некуда возвращаться, потому что ее квартира сгорела. Людмила Николаевна до сих пор не может оправиться от пережитого и понять, что ей делать дальше.. 

Мне 72 года. Я из Мариуполя. У меня была квартира на пятом этаже, а у сына – на третьем. Со мной жил мой двенадцатилетний внук.

24 февраля, в шесть часов утра, мне позвонил зять из Борисполя и спросил, тихо ли у нас. Я ответила, что тихо. А он сказал, что Борисполь бомбят. Я включила телевизор и узнала, что началась война. Но до последнего не верилось, что все будет настолько плохо. 

Примерно второго марта отключили свет, газ и отопление. Запасов продуктов хватило на пару недель. Люди готовили на кострах возле подъездов и там же падали убитыми. За водой к роднику тоже страшно было ходить. Во время обстрелов ложились на землю – вода разливалась. Приходилось снова возвращались за ней. 

Был период, когда мужчины в форме МЧС раздавали продукты и готовую еду. К ним стояла огромная очередь. Мне не хотелось кушать, я могла лишь выпить стакан кипятка. Одна женщина заметила это и уговаривала меня покушать. Но я отказалась. А она готовила себе суп и сказала, что у нее совсем не осталось картошки. Я решила раздобыть ей картошку, но пока выстояла очередь, ее уже не осталось. И вдруг я заметила, что под машиной МЧС валялось несколько картофелин. Я попросила мужчину, который раздавал еду, дать их мне. Он с отвращением подтолкнул эту картошку ко мне ногой. Я собрала ее. Она была наполовину гнилая, но мы все равно ее почистили, а гниль обрезали и выбросили. Так и выжили. 

Российские военные ходили по подвалам и проверяли документы. В их глазах было столько ненависти! Я им в бабушки гожусь, а они с такой ненавистью ко мне обращались. 

С 13 марта уже очень сильно бомбили – в городе были разрушения, погибали люди. Сын вывез нас с внуком в чужой район на окраине города.

14 марта люди начали покидать город. Я была в таком состоянии, что ничего не соображала. Внук трясся. Нельзя было даже двух шагов пройти – все время мимо пролетали снаряды. Возле нас остановилась машина. Женщина сказала, что есть одно место. Я посадила своего внука к этим незнакомым людям. Они его вывезли. Затем моя приятельница забрала его к себе. А я осталась в Мариуполе. 

Я не смогла похоронить сына. Мы с одной женщиной занесли его тело в дом, на которой была надпись «Морг». Там уже были трупы. После этого я ушла к родственникам и была у них до 12 апреля. Затем в их дом попало три снаряда. Мы хотели выехать, но уже не смогли. Был перевозчик, который повез семейную пару с детьми и должен был вернуться за нами. Он вернулся в город, но прежде чем забрать нас, поехал к жене, чтобы сказать, что снова будет уезжать. Только переступил порог своего дома – в него попал снаряд. Мы ждали его. Только через две недели узнали, что он погиб. 

Позже нашли другого водителя, но возникла проблема с пропусками. В конце концов город был полностью закрыт. Все вокруг взрывалось и горело. Какие-то люди забрали меня с родственницей в бомбоубежище. Мы просидели там до 24 апреля. Потом в городе стало тише – бомбили только Азовсталь. На улицах было очень много трупов. Их таскали брошенные собаки. Это был какой-то ад.

Я вышла из бомбоубежища и начала обходить дома знакомых, друзей и родственников – нигде никого не было. Один раз пришлось ночевать на лавочке, потому что некуда было идти. Позже меня встретила знакомая и забрала к себе. Только четвертого июня впервые за все время появилась возможность покупаться. А 17 июня невестка смогла забрать меня из Мариуполя. Сейчас я живу в Киеве. Не могу с собой совладать – все время плачу. Теперь я бомж. Я понимаю, что рано или поздно Мариуполь снова будет украинским городом. Он отстроится. Но мне 72 года, у меня времени нет ждать. Я даже не знаю, где могила сына. Наши с ним квартиры сгорели. Невестка с внуком уехала к своим родителям в Донецкую область.

Понимаю, что со мной случилось что-то страшное, но ни сердцем, ни умом не могу это принять. Я пережила девяностые годы. Могла принимать правильные решения, уладить любые вопросы. А сейчас я ничего не понимаю. Что со мной? Что мне делать? Куда идти? Когда я была в Мариуполе, лежала и думала: «Вот летит ракета. Интересно, она на меня упадет или мимо пролетит?» Здравый человек не должен так рассуждать. Это шоковое состояние. И этот шок до сих пор не прошел. Я ездила в Борисполь к племяннице. Знала, что там шли работы по разминированию, но все равно сильно испугалась, когда прозвучал взрыв. Прямо до тошноты. Не знаю, смогу ли я побороть этот страх.