"На "Азовстали" было впечатление, что попали в мышеловку. Неизвестно, выберемся или нет"

"2 марта в 5:23, муж крикнул "Ложись". В этот момент лопнули стекла и упал снаряд Града, - вспоминает Юлия из Мариуполя. – Около 15:00 снова обстрел Градами. Опять лежала на полу. Света и воды нет. Три дня бегали в подвал с котом.

С 4 на 5 марта последний раз ночевали в квартире. Очень низко пролетел истребитель. В районе ж/д вокзала упали бомбы. Приняли решение уйти в убежище "Азовстали"... 

24 февраля я проснулась где-то примерно в 7:20 и услышала звуки взрывов отдаленные. Так как за восемь лет войны я проживала на Левом берегу, часто было слышно: то Широкино обстреливали, то у нас еще был в 2015 году такой печальный случай обстрела Восточного. Как-то немного привыкшие уже были к взрывам. На тот момент мне показалось, что они были достаточно громкими. Я глянула, и муж тоже неосторожно отреагировал. Потом я схватила телефон, прочитала новости.

На тот момент я работала, но и сейчас я продолжаю работать бухгалтером в компании «Бизнес сервис». Я работала удаленно. В 8 часов утра начался мой рабочий день. Я работала. Муж тоже на работе. Они сидели в бомбоубежище «Азовстали». Из руководства цеха только он один вышел на работу. Сидели, не знали, что делать. Потом он отпустил людей домой, закрыл под вечер это бомбоубежище, цех и ушел. Уже на следующий день им сказали не выходить, а я продолжала удаленно, дистанционно работать.

Пока я работала дома, где-то 27 или 28 февраля обстреляли Ленинградский. Это было уже ближе к нашему дому. Наш дом находился на бульваре Морском. Это где центральный спуск. Все ближе и ближе приближались обстрелы. До 1 марта у нас еще был в доме свет, интернет. Я еще работала. 2 марта в 5:23 проснулись от очень громких взрывав. Я спросонья кинулась к окну лоджии. Слышу голос мужа: «Ложись!» Я падаю, вижу краем глаза вспышку и опять взрывы. Потом все затихло. Муж смотрит – у нас лопнуло стекло на лоджии. Потом уже мы, когда выглянули, слышали, мужчина говорит, что упал снаряд «Града». В общем, я в этот день уже не подключалась, не работала. Но пока у нас еще был свет.

Я мужу стала говорить, что страшно оставаться в квартире, давай спускаться в подвал нашей пятиэтажки. Мы стали три дня спускаться в подвал. Мы, как бы, подстраивались под эти обстрелы, бегали туда-сюда с переноской. Кота не оставляли, брали туда с собой.

В подвале на тот момент некоторые уже с семьями жили. Допустим, наши соседи с маленькими детьми постелили матрац, там практически все время находились. Мы ночевать поднимались домой. Потом последний раз мы ночевали в своей квартире, это ночь была с 4 на 5 марта. Практически не спали. Я хорошо помню, как пролетел очень близко истребитель. Дальше мы увидели… У нас дом стоял, он выходил на восток и на запад. Спальня наша на западную сторону выходила. Мы видели, что где-то в районе ж/д вокзала были две вспышки. По всей видимости, туда сбросили бомбы или ракеты. Потом где-то около 5 утра опять начали обстрелы приближаться к дому. Мы побежали, пересидели в подвале. Где-то часов в 5 утра мы… мы поднялись к нам на этаж. Был еще газ. Мы приготовили поесть, куриное филе сделали, запекли. Потом я чувствовала тревогу какую-то, мужу говорю: «Давай опять будем спускаться в подвал».

Опять начался обстрел где-то около 5 утра. Мы побежали в подвал, посидели в подвале и вдруг услышали очень громкий взрыв возле нашего подъезда. Посыпались стекла. Затем, когда закончился обстрел, соседка первая вышла, глянула и говорит: «Ой, я так посмотрела, вроде бы визуально ваши окна на пятом этаже целы». Когда мы забежали в квартиру, я в прихожей увидела, что по всему залу разбросаны стекла. Скорее всего, осколок снаряда попал, пробил окно на балконе и разбил пластиковое стекло в зале.

Нам до этого предлагал наш сын, он жил отдельно со своей девушкой в Центральном районе, и они предлагали с Левого чтоб к ним перебирались. У нас гараж находился как раз возле проходных «Азовстали». Бензина было мало, и мы боялись, что нам не хватит доехать до центра. И до этого мне муж сказал, что в бомбоубежище конвертерного цеха находится его брат со своей женой. Также там находились работники этого цеха, жители Левобережья. Я говорю ему: «Давай мы туда переберемся». У нас на сбор было полчаса. Мы собрали в рюкзачок кое-какие вещи, важные документы успели взять. Я должна была нести переноску с котом, в пакете был горшок его кошачий и двухкилограммовая пачка корма. Мы ее как-то перед войной успели купить 19 февраля, потом ее в убежище растягивали. Мы побежали между обстрелами. Муж мне сказал, предупредил: если на улице начнется обстрел, я тебе крикну: «Ложись!» Чтобы ты падала как есть на землю. Я из-за этого одела старый темный пуховик своего сына, так как у меня светлая зимняя одежда. Мы побежали.

Он спросил: «Куда нам нужно попасть». Я говорю: «Нам нужно попасть в бомбоубежище конвертерного цеха, там брат мужа находится». Это бомбоубежище находилось в здании административно-бытового комплекса. Это такое пятиэтажное здание и внизу находилось бомбоубежище. В этом здании находился кабинет начальника цеха, заместителя начальника цеха, техническое бюро, столовая. Столовая очень помогла нам впоследствии – там были запасы продуктов. Мы брали там посуду, кастрюли можно было брать и готовить. Там многие люди находились с 25-26 числа февраля.

Запасы продуктов на тот момент обеспечил начальник цеха вместе с военными, плюс там был свет. Благодаря тому, что на территории «Азовстали» было много подрядных организаций, начальник цеха вместе с военными подвезли к зданию на кране генератор. И там было много техники, с которой можно было сливать солярку. Мужчины там под обстрелами ходили, сливали эту солярку, чтобы заправлять генератор. Там нужно было в день 30 литров солярки. Был работник цеха, Роман Волков, он взял на себя обязанность – каждое утро включал генератор около 9 утра, и каждый вечер выключал, чтобы экономить солярку. Ему для этого нужно было видеть, под обстрелами обходить это здание вокруг.

Сначала, когда мы туда прибежали, кухню оборудовали, на улице готовили. Так как где-то 10 марта начались уже близкие прилеты, а с 15 марта начались уже такие массированные обстрелы «Азовстали», то кухню оборудовали внутри. Не в самом бункере, там было такое техническое помещение, называлось «бойлерная». Оно было по уровню чуть выше этого бункера, но ниже первого этажа. Нашли газовый баллон, и на этих газовых баллонах готовили. Женщины были разделены на три группы по 8–9 человек. Мы каждые три дня заступали на дежурство: готовили еду, убирали, в туалете убирали. Сначала, когда были овощи, конечно, было больше работы на кухне. Нужно было почистить, нарезать, тем более было большое количество людей. У нас было 76 человек в убежище. Детей было 17 человек, один был грудничок. На тот момент, в конце февраля, когда они туда попали, ему было 3,5 месяца. Пожилых людей было порядка 15 человек. Мужчины в основном занимались тем, что ходили приносили воду.

Так как это был горячий цех, там были запасы бутилированных полуторалитровых бутылок с питьевой водой. Также они ходили находили техническую воду, сливали, по другим цехам, где-то у подрядчиков, ходили находили какие-то запасы продуктов делали. Когда в середине апреля, когда шел дождь со снегом, тоже под обстрелами мужчины ходили находили… из ливневки собирали воду эту дождевую со снегом, чтобы наполнить бочку, чтобы была техническая вода. Сливали еще с отопительной системы воду, на ней и готовили, для технических нужд была.

Так как со времен ковида там были большие запасы в цехе, в частности, в здании АБК, на складе антисептиков, то мы делали такие, как влажные салфетки и использовали для личной гигиены. Потому что в самом бомбоубежище там было очень грязно, такая графитовая пыль, она очень въедалась. Вот только буквально протрешь руки эти антисептиком, а они опять черные. Лицо можно было хоть так протереть. Где-то сначала, еще в марте, когда больше было продуктов, сначала ели три раза в день. Потом мы так организовались, экономили, варили супы.

Мы перешли уже с середины марта взрослые на двухразовое питание. Готовили такие жидкие супы. Когда были овощи, клали туда овощи, крупы, были макаронные изделия. Нашли в столовой муку и как-то делали суп с галушками. Детей и пожилых людей мы кормили три раза в день. С утра какую-то печенюшку давали. Потом, в середине апреля, нашли в столовой два мешка муки, дрожжи. Также где-то в цехе мужчины нашли такой электрический, ржавый, неработающий духовой шкаф. Местные умельцы что-то соорудили, добавили туда, заменили нагревательный элемент и в общем худо-бедно, скажем, чудо-печка приспособленная могла работать. Нашли в столовой формочку для выпекания хлеба.

И там была у нас женщина, она раньше работала на хлебокомбинате очень давно. Вот такой у нее оказался очень полезный навык, который выручил нас в этой ситуации. С середины апреля мы стали выпекать хлеб. Две буханки хлеба на 76 человек. Нарезали очень тоненькими-тоненькими кусочками, они аж светились, и каждому в обед давали по этому кусочку. Мы с мужем оставляли его на утро, чтобы чай не один выпить, потому что до обеда было очень тяжело на одном чае просидеть.

Также был большой недостаток глюкозы, не хватало. Постоянно хотелось что-то сладкое, хотя я в обычной жизни чай, кофе пью без сахара, но дико хотелось. Сахара было мало, преимущественно его оставляли для детей, для пожилых людей. Муж как-то в медпункте нашел ампулы с глюкозой, и я стала в чай добавлять эту глюкозу. Потом одна девушка увидела, у нее был сахарозаменитель с собой. Отец где-то ходил и нашел, и она мне чуть-чуть отсыпала этого сахарозаменителя.

Как-то одна девочка попросила меня нарисовать куклу. Мы ее потом вырезали, она ее разукрасила. Потом она попросила нарисовать ей одежду, мы ее разукрасили. Другие дети стали ко мне обращаться. Это меня отвлекало, и дети были тоже при деле, заняты. Рисовала им кукол. Кому куклу-маму, кому куклу-папу, кому ребенка, кому подростка. А потом они стали просить рисовать еду. Кто-то сам себе рисовал, кому-то я помогала. Рисовали то пиццу, то сладкую вату, пепси-колу, тортики, пирожное. Потом вырезали, они разукрашивали. И вот такой я печальный знак заметила, что дети стали рисовать еду. Потом они стали играть в магазин, и они продавали эту нарисованную еду. Где-то с 15 марта начались очень-очень сильные бои за «Азовсталь» непрекращающееся. Обстреливали с моря корабельными ракетами, постоянно сбрасывали бомбы, «Грады», гаубицы. Нас тогда еще до 27 марта ловила связь. Нужно было бегать на второй этаж, прогрузить там телефон, прочесть там какие-то новости. Ну, это было все между обстрелами, причем самолет, он, как всегда…

Прибежишь, начинаешь ловить и тут слышишь: летит этот самолет. Бегом вниз через этих лестничных пролета, бегом вниз в этот бункер. Туалет был за пределами бункера, нужно было выходить на первый этаж, было очень страшно. Было такое впечатление у нас у всех, что мы попали в мышеловку. Мы не знали, выберемся мы оттуда или нет. Потом, 27 марта пропала связь. Были дезинформированы. Периодически заходили военные что-то приносили из еды, помогали нам. Лекарство приносили. Опять-таки, грудничку приносили и смесь, нашли манку, молоко. 16 апреля мы с мужем стояли, чуть-чуть было затишье. И тут мимо проходили пограничники. Они нас увидели, зашли, там среди них был один офицер Вадин, у него позывной Фагот, он спросил: «А есть еще гражданские?» Мы сказали да. Он спустился вниз, глянул, сказал:

Спрашивает, а как у вас с продуктами. Говорим, ну практически уже ничего не осталось. Он сказал, что мы вечером постараемся что-то вам принести. Когда он уходил, я ему дала бумажку, там было три телефона моих родственников. Я попросила по какому-то телефону они смогут дозвониться, чтобы передали моим родственникам, что мы живы. Потом, вечером был очень-очень сильный обстрел. Они пришли, принесли нам три мешка. Два мешка было с крупой, а один мешок с макаронными изделиями. Благодаря этим трем мешкам мы смогли дотянуть еще полмесяца. Также вечером он передал, что дозвонился моим родственникам. Я, наконец-то, узнала, что моя мама с мужем, сын с девушкой, что они живы, что с ними все в порядке. У меня связи с ними не было. Оказалось, что мы были в Мариуполе все в трех разных районах. 18 апреля приехали военные, среди них был Дмитро Козацький. Они принесли еду детям, и Дмитро Козацький снял видеосюжет, в котором он показал, что на территории комбината «Азовсталь», в бомбоубежище находятся гражданские лица, много детей, в том числе грудничок. Очень мало продуктов осталось, катастрофически мало. Пожилые люди без лекарств. У нас хоть появилась какая-то надежда.

Он сказал, что ведутся переговоры. Там гарантом будет выступать ООН, церковь. Что ведутся переговоры – и появилась надежда хоть какая-то на эвакуацию. Обстрелы не прекращались. 25 апреля была первая неудачная попытка эвакуации. Утром было затишье. Около 9 утра пришли военные, так как у нас было 76 человек, они сказали: «Всех не получится». Там разбитые дороги, и «Азовсталь» уже был практически уничтожен. И чтобы нас вывести с комбината «Азовсталь», нужно было погрузить нас в какую-то машину, найти автобус. Сказали, что нас разделят на три группы. Составили список, и где-то к обеду первую группу вывели в вестибюль.

Военные уже подогнали КРАЗ, но еще не успели дать команду – согласовывали с российской стороной, чтобы вывести людей на эвакуацию. причем эта первая группа, она состояла преимущественно из пожилых людей в первую очередь, женщины с детьми. Когда уже собирались военные дать команду, чтобы люди вышли из вестибюля, и стали погружаться в этот КРАЗ, стал летать дрон и сбрасывать гранаты. В результате было ранено трое наших военных. Один был в тяжелом состоянии. Также там было двое пленных, должны были их передать российской стороне. Одного называли Интурист, это был россиянин, его убили. Второй был раненый, это был ДНРовец.

Где-то после 6 часов был ужин, и все оставались преимущественно в самом бункере. Хорошо так повезло, что на первом этаже в тот момент никого не было, потому что прилетели две ракеты, они прилетели почти одновременно. В результате сложились лестничные пролеты. Два лестничных пролета в нашем здании, и выходы в нашем здании оказались заблокированы. Ну, так как из бункера было два выхода, и с одной стороны бункера была такая пристройка. Там, в этой пристройке находилась сауна, когда-то был бассейн, он был без воды. Там еще был туалет, мы считали, что он более-менее безопасный, туда еще детвора ходила, пожилые люди. Вот здание это обрушилось. Плиты так сложились в этот бассейн, что образовалась такая насыпь, и военные из-за того, что продолжался обстрел, весь вечер и всю ночь не могли выйти, они остались у нас на ночь. Уже утром вместе с мужчинами на эту насыпь набросали, соорудили такие доски, алюминиевые лестницы, в общем, можно выбраться на поверхность.

Я спросила у одного, как с нашей эвакуацией. Он говорит: «Будет ориентировочно завтра, 27 апреля». На следующий день тоже люди ждали 27 апреля эту эвакуацию. Примерно во второй половине дня пришли военные и стали говорить: «Готовьтесь первая очередь на эвакуацию». Люди по этой насыпи поднялись, но они оставались под навесом полуразрушенного здания. На открытую поверхность людей не выводили. Все согласовывали с той стороной. Одна женщина мне потом рассказывала: она слышала по рации, что летают-летают птички. Вот они стояли несколько часов. Женщины своих маленьких детей держали на руках, пожилые люди с палочками, им тоже было тяжело стоять. В итоге российская сторона так и не согласовала. Потом по рации около семи вечера передали. Он сказал: «Мигом все спускайтесь в бомбоубежище».

Когда люди спустились, в 19:05 опять начался сильный обстрел, затем на следующий день тоже был обстрел. Было такое редкое затишье, и у нас там трое – муж с женой и своей дочерью, они решили своим ходом попытаться выйти. Они вышли через обычные проходные, и они ушли. Потом, 30 апреля с утра тоже было такое затишье, мужчины решили пройти в соседние АБК (там были военные) и спросить, как вообще эвакуация. Они сказали: да, эвакуация ожидается, ждите.

Они там еще наслушались российское радио «Вести ФМ». Там некий Басурин из «ДНР» сказал, что украинская сторона утверждает, что на территории комбината находятся гражданские лица, но они считают, что там никаких гражданских лиц нет. Люди начали впадать в панику, что типа нас не выпустят, мы обречены, и они решили в сторону восточных проходных уходить. Человек где-то 30 убежало. Мы решили остаться, человек 40, и ждать эвакуацию.

В 19:30 30 апреля пришли военные. Так как нас осталось меньше, они сказали, что мы вас разделим на две группы. Первую часть мы заберем сегодня, 30 апреля вечером, а вторую часть заберем 1 мая. Первая группа уехала 30 апреля. Мы остались. В полшестого утра 1 мая поднялись тоже к этой насыпи, нас посадили в автобус. Такой микроавтобус был белый без окон. Мы там сидели, еще ждали согласования. Потом нас еще минут 40 везли по заводу… Дороги были разбиты, завод практически уничтожен и стертый – то, что я видела. Нас вывезли на набережную. Мост там был заминирован россиянами. Потом они разминировали. Нам сказали выйти, пройти. Нас там должна была встретить российская сторона. Вышли, попрощались, прошли. Нас встретили вооруженные российские военные, представители ООН и Красного Креста. И был батюшка московского патриархата. Нас посадили в автобус ДНРовский. Там были надписи, что из Донецка.

И была одна общая палатка, там делали скрининг пальцев, беседовал ФСБшник. После того, как нас проверили, нас посадили в автобусы (это было 1 мая) и сказали, что вы будете ночевать в Безымено в палатках. Нас определят к вечеру. И пока мы сидели в автобусе, нас под конвоем водили в туалет, то есть собирали группками и в туалет нас вел один представитель ООН и вооруженный российский военный. Так мы ходили в туалет. Когда мы сели в автобус, то зашел российский военный, он нам на прощание сказал так: «Но вы же понимаете, что вы сейчас поедете на Украину». Спасать они нас пришли с освободительной миссией к нам. Предложили нам даже вернуться в разрушенный Мариуполь. Мы тут собираемся выезжать на территорию Украины. Затем представители ООН сказали: «Не волнуйтесь, сейчас российская сторона опять начинает торговаться». А мы вообще должны были заехать в Мариуполь, на «Порт Сити», забрать людей на эвакуацию. И в итого они сказали, что в Мариуполе идут бои. В Мариуполь вы не заедете. Они нас повезли почему-то в сторону Новоазовска, потом повезли в сторону Тельманова, потом опять в сторону Новоазовска, там дозаправили.

Хотя у нас был запорожский автобус, очень много, порядка 50. Мы когда подъехали к Мангушу, когда смеркалось, и представители ООН и Красного Креста договаривались с российской стороной и разрешили несколько машин и несколько людей взять с собой на эвакуацию. В Мангуше мы увидели, какие бои велись в Мариуполе. Черное небо над «Азовсталью» было. Нас вывезли. Там оставались еще люди. Там оставались гражданские люди в бомбоубежище, там оставались наши военные, и они опять принялись массированно обстреливать. Уже поздно вечером нам сказали, что мы будем ночевать в Дмитровке, уже на оккупированной территории. Мужчины ночевали в автобусе. Женщинам и детям постелили на полу в Дмитровской школе. И мы там впервые за два месяца смогли помыть руки. Не просто помыться, привести себя в порядок, но и еще горячей водой. Затем мы утром выехали из Дмитровки, тоже проезжали посты, часто останавливали, проверяли. На чеченском посту нас долго держали, заходили, проверяли.

Затем, после Васильевки была «серая зона». Российские военные к нам зашли, пересчитали и после этого российский вооруженный конвой, наконец-то нас покинул. Мы проехали «серую зону». При въезде в Запорожье водитель автобуса остановился и радостно говорит нам: «Добро пожаловать в Украину». Мы так обрадовались! Это было настолько непередаваемое чувство радости и счастья. Потом мы где-то около трех часов дня 3 мая въехали в Запорожье. Я очень надеюсь, что война закончится победой Украины.