«Мой папа умер, а я не могу его похоронить»

Татьяна с мужем и другими людьми месяц жила в подвале в центре Мариуполя. Она радовалась, когда удавалось встретить военных и спросить какая ситуация в стране.

Мне 51 год, мы с мужем жили в Виноградном на площади Кирова в многоквартирном доме. С начала войны выехали в центр Мариуполя, потому что понимали, что можем оказаться в ловушке. Мы остановились у подруги недалеко от автовокзала, там был большой подвал.

24 марта к нам зашли ребята из «Азова», сказали: раз у нас машины на ходу, нам нужно выезжать – здесь будет пекло.

Но мы не знали какой дорогой выезжать, уже все горело. Кирова была в дыму, а у меня там отец остался. Только после того, как мы выехали мне рассказали, что папа погиб.

Нам удалось выехать с мамой и мужем. Сейчас мы на Тернопольщине. Нам предложили работу в районной больнице: муж врачом работает, я медсестрой. Наш сын в ВСУ, в 2015-2016 он был участником АТО.

Когда мы были в Мариуполе, мы практически ничего не знали, ведь связи не было. Когда мы пытались пробраться на площадь Кирова, я увидела свой разрушенный дом, соседний дом тоже разбили. Мы час просидели в воронке, потому что над головой летали снаряды. Эти разрушения – нечто ужасное.

При этом мы собирали продукты, передавали нашим военным. Когда спрашивали, как у них дела, они рассказали, что мирных выпускают из города, а их - нет, но отступать они не намерены. Там осталось столько наших ребят! Это просто ужасно!

Разрушения в городе, трагические судьбы наших ребят, то, что я не могу найти следов отца, не могу его до сих пор похоронить – это то, что ранит мое сердце изо дня в день.

Гуманитарной катастрофы у нас не было. Мы - люди бывалые, взрослые, продуктами и едой запаслись. В марте выпал снег, мы воду собирали с крыш. Конечно, готовить на костре - это был еще тот квест, но мы не голодали. Запас дров какой-то был. В подвале одеяла подкладывали, спали с собаками в обнимку – не так уж и мерзли.

Тяжело было от того, что не было связи ни с сыном, ни с отцом – я не знала кто где. У нас двое детей и за них я переживала больше всего, неизвестность убивала.

Когда удавалось где-то военного встретить, мы всегда спрашивали, как там Запорожье, Киев, что где происходит.

В самом начале войны мы успели из дома забрать две машины – одна старенькая, вторая более новая, у подруги тоже была машина. И вот когда ребята-азовцы сказали, что нужно уезжать, мы погрузились и поехали.

Мы испытали шок, когда поехали через центр, мимо Драмтеатра. На выезде мы проехали через порт.

На тот момент Приморский район был относительно целый, но на лавочках возле кафешек были накрытые тела. По старому центру мы выезжали по обломкам. Там тоже были трупы животных и людей, буквально фрагменты тел.

Но самым ужасным было то, что всюду было огромное количество русских солдат и их флагов. Пока мы доехали до Запорожья, прошли больше 20 русских блокпостов. Над нами не издевались, нет. Просто было морально тяжело от того, что я в своей стране должна отчитываться перед захватчиками о том – куда еду, показывать свои вещи.

Я не знаю, когда закончится война. Может, когда по Москве или по всем известному бункеру ударят. Сейчас я не заглядываю в будущее. Мне бы сына дождаться. Хочется в Мариуполь вернуться, но, похоже, там уже и города нету. Как посмотрю на видео в интернете, как русские там хозяйничают, нет никаких сил думать о будущем.

При цитировании истории ссылка на первоисточник — Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова — является обязательной в виде:

Музей "Голоса мирных" Фонда Рината Ахметова https://civilvoicesmuseum.org/