А когда уже своими глазами видишь, слышишь, тогда уже понимаешь весь ужас происходящего. Это действительно война.

Страшно. Это был май 2014 года или июнь. Было зарево, взрывы, взрывы, взрывы. Попал снаряд в Светличное, это рядом. Подача воды у нас со Светличного. И там были перебиты трубы, и месяц не было воды. Тогда ещё мама жива была, мы ходили с ней вместе. Это надо было два поля пройти, чтобы набрать воды. Криничка небольшая там была. Набрать, привезти воды, потому что дома дети, надо пить, готовить, а воды нет. И месяц почти, даже больше месяца так.

Надо было выехать за питанием. Тогда Тина, дочка, у меня ещё маленькая была. Сюда, помню, перестали привозить даже хлеб. И надо было нанимать машину, частника какого-нибудь, чтобы съездить взять необходимое питание детское, памперсы, хлеб, воды питьевой. Вот это было страшно.

Для меня самое тяжёлое – это когда рядышком разрываются снаряды, а у Тины истерика. Она постарше. Сын Давид, может, и не поймёт. Он долгое время вообще думал, что это салют, если не сильно слышно «салют». А Тина… У нее начинается истерика.

Я пытаюсь её успокоить. А что я могу ребёнку сказать? Ты не переживай, это где-то далеко – максимум. Хотя она слышит, что близко. Самое тяжёлое для меня – не могу объяснить детям, что это. Им невозможно объяснить. Просто говорю, что сейчас всё прекратится, это далеко, ты не бойся, я рядом.

С войной у меня перевернулось всё. В войну и маму потеряла, в войну и муж умер, и с тремя детьми осталась. Перевернуло жизнь полностью. Очень тяжело.

Самое большое желание – это Бога прошу каждый раз силы дать. Мне надо их поднять. У нас большинство здесь ради детей живут, мамы, стараются... Что самое главное сейчас? Дать образование.

У мамы рак был, его диагностировали уже на последней стадии. В 2015-ом она заболела, 2016-2015 год у нас в регионе, ни в Северодонецке, ни в Лисичанске не было даже врача по крови, гематолога. Очень важна была консультация. Точный диагноз мог поставить только гематолог. У неё был, к сожалению, лейкоз. И диагностировали на поздней стадии, она буквально за две недели...

Война – это ужас, полный беспорядок и ужас. Пока в стране идет война, я не думаю, что будет где-то порядок. Это страшно для всех, для детей, для нас, для родителей. Страшно для тех людей, которые находятся близко к линии разграничения. Потому что мы никогда не знаем, куда – никто никогда не предупредит – куда прилетит снаряд и как оно будет дальше развиваться. Поэтому ужас и страх. Каждый день.

Приходится выходить из этого. Но каждый день просыпаешься и спрашиваешь, а как сегодня, а что завтра? Здесь у нас никто ничего не планирует. Сегодня прожили – хорошо.

Каждый день прислушиваешься, если что-то взрывается, где-то мы слышим стрельбу. Естественно, начинается паника. Стараешься поближе к дому собрать своих детей. Страх от неизвестности, а что дальше? И вообще, как мы будем здесь?

Стереть бы из памяти эту разруху. Я каждый раз, когда смотрю на наши дома, как они посечены осколками, где-то нет крыши, где-то полностью нет середины дома, — это ужас. Я тут родилась, выросла, я помню, как было раньше и как сейчас. Страшно остаться здесь никому ненужными. Хотелось бы всё забыть, посмотреть, какой раньше был посёлок, вспомнить.

С работой здесь тяжело, большинство пенсионеры. Работы здесь нет. Сколько тут на посёлочек? Пять магазинов, пусть в каждом два продавца. Это вся работа. Небольшая администрация, несколько человек. Работы здесь нет. Многие и хотели бы работать в Лисичанске, Северодонецке, но нет транспорта – добираться нечем. Да и как деток бросить? На работе будешь постоянно думать о них, будешь звонить сюда: а вдруг стреляют?

Выехать было невозможно. Были проблемы с банкоматами, с деньгами, с банками, всё закрыто. Даже если у тебя были какие-то сбережения, их снять было невозможно. Тяжело было.

Сейчас тоже. Большинство даже молодых семей сейчас за счёт кого живут? За счет пенсионеров, папы и мамы. Если есть у кого-то возможность, едут куда-то на заработки. Вот у нас из посёлка даже в Чехию, Польшу уезжают ребята молодые, потому что у них здесь семья, им надо. Большинство уезжает или сидят за счёт родительских пенсий шахтерских.

У меня трое детей. Например, они заболели. В аптеку нашу не всегда привозят то, что нужно. Я стараюсь раз в месяц поехать в город и набрать на полторы тысячи лекарств для разного возраста – до трех лет, с трех лет и уже взрослому ребенку. И чтобы это был и антибиотик на всякий случай, и от отравления, и сиропы от кашля.

Большинство здесь пенсионеры больные, на одних таблетках. Пенсия уходит практически на таблетки. Единственный плюс – здесь все друг друга знают и магазины знают. Ты можешь перебиться как-то, тебе запишут в долг, потом получаешь деньги и отдаёшь.

Я получаю помощь от Рината Ахметова. Тяжелее бы было без нее, она здесь очень важна. Они с самого начала не перестают работать. Дети – сладкоежки. В том пакете есть сахар, сладости. Маленький был Давид, ждал. Приносишь пакет. Они сразу туда – оп, а что там? Рината Ахметова я бы поблагодарила даже не за себя, а за наших детей. Скольким детям он помог! Большинство людей из даже местных, поселковых я сомневаюсь, что кто-то бы даже одному ребёнку помог. Этот человек, у него золотое сердце.

И мне ещё нравится ЮНИСЕФ, они едут к деткам с занятиями. Психологи приезжают, и они помогают детям игрушками, и праздники устраивают. Тина любит рисовать, она отвлекается.