"Ключ от новой жизни"

Ключ от комнаты! Единственное, что осталось у Дмитрия после ракетного удара по драмтеатру в Мариуполе. Волонтер получил контузию и очнулся через несколько дней в другом месте. Но уцелел! А сохранившийся ключ называет ключом от новой жизни.

Меня зовут Дмитрий Плаксин, я из Мариуполя, я всю жизнь там прожил, и мне 32 года.

Я преподавал музыку, то есть я музыкант, с 15 лет где-то я играю. И начал преподавать, общался с учениками, то есть общался с друзьями, жил своей жизнью, занимался духовной практикой. Я не семейный, так сказать. Мама у мен осталась в Польше, то есть слава Богу, ей не пришлось ничего переживать, она не знала два месяца о том, что со мной. Не было связи, и у меня не было возможности что-то сообщить. Она была готова уже ехать из Польши меня спасать. У меня там много чего было, скажем так, мое служение в театре.

После этого удар по театру, контузия. И я очнулся уже в «ДНР», какое-то время я был еще дома, а потом Красный Крест сказал, что эвакуация началась. Я подумал, что нужно, наверное, эвакуироваться, потому что я не военный.

Потому я не знал, где это можно сделать. Я пошел в театр и стал там волонтером. Я взял вещи, пришел туда в театр, увидел там большую толпу людей. Они тоже пришли на эвакуацию, многие приехали на машинах.

И начался обстрел минометный. Начали прилетать мины, и вся эта толпа ринулась в одни двери. Там чуть не затоптали бабушку. Я это увидел, и понял, что нужно помогать, объяснять людям, как себя вести, и тогда было принято решение мной там заниматься организацией. Я нашел коменданта, которого полиция назначила, и мы с ней сотрудничали. В первый лень создали медпункт, я ходил по театру спрашивал, есть ли медики, просто вот ходил. И нашлась медсестра, потом на следующий день создали кухню, склад, ну вот так началось… так у нас сотрудничество с администрацией.

Я для этого потом нашел психолога, чтоб он мог оказывать поддержку, и кабинет отдельный для него нашли. Потом уже у нас дружба возникла между волонтерами, мы стали прям, как семья настоящая. И это разрядило обстановку сильно, плюс иногда кто-то из нас выступал и говорил: «Ребята, успокойтесь, у нас есть припасы, Мариуполь украинский. Нас там не будут в плен брать. Все пока хорошо, давайте не будем паниковать раньше времени». К сожалению или к счастью, я  не помню, где я был, потому что после контузии я забыл несколько дней перед ударом и несколько дней после удара, то есть я уже проснулся в незнакомом месте. Ну как очнулся?

В сознание пришел нормальное в другом месте среди незнакомых людей, в темноте. Ну и потом я узнал, что меня ребята, которые в театре были, отвели в другое убежище. Ну я им помогал, когда они пришли туда, в театр, поселиться помогал. Они меня потом отвели в другое место контуженого.

Ну я когда пришел и увидел первый раз эту ситуацию, что мужчины прячутся внизу, а женщины с детьми, даже с грудными на руках, они оставались под окнами… Это очень опасные места, потому что минометные обстрелы были. Я первый рез предпринял… хотел их попросить выйти. Мы с комендантом договорились, но они сказали нет. Ну, у нас не было на них никаких рычагов воздействия тогда. Потом, через какое-то время мы создали службу охраны, то есть я нашел таких ребят хороших, начальником охраны был парень, который из полицейского спецназа. Он потом ушел в «Азов», прям из театра ушел в «Азов».

Много было интересных, много было приятных моментов. Когда приходили люди и благодарили за то, что мы делаем, были также и неблагодарные, которые постоянно претензии предъявляли нам, что мы что-то не так делаем. Потом я выступил перед сообществом этим и сказал, что ребята, поймите, мы волонтеры. Мы сами вызвались вам помогать, никто из нас деньги за это не получает и каких-то бонусов, мы совершенно так же живем в опасности, как и вы. Просто включитесь в работу, сделайте что-то и претензий не будет. И после этого поменялась атмосфера, они включились и стали нам помогать больше.

Я эмоционально не воспринимаю это, я воспринимаю это с точки зрения того, что общество деградировало. То есть люди, российские как бы, что они бьют по мирным людям таким серьезным оружием, то есть они убивают женщин, детей с самолетов.

Вот так я это воспринимаю. До удара за несколько дней было несколько колонн, которые выехали. То есть в момент удара там не было 1200, там было около 600-700 человек, то есть драм, можно сказать, опустел к тому моменту, и погибло от 300, до 600 человек, очень много людей. Это трагедия мирового масштаба, но не погибло так много, как могло, благодаря тому что все-таки давали какие-то «зеленые коридоры» – люди смогли выехать на своих машинах. Кто-то просился к другим людям, предлагали деньги.

Вот такие ситуации были. Я чувствовал, когда туда пришел, что там начнется новый этап моей жизни, и он действительно начался. Совершенно новая жизнь наступила, у меня даже интересно…

У меня была ситуация такая, когда в три ночи начался обстрел, я был дома. И это я был после удара по театру, я какое-то время жил дома. Но это было опасно, были минометные обстрелы, и проснулся от этого минометного обстрела. И у меня был выбор такой – либо оставаться дома и погибнуть от мины, потому что прям в соседние дома прилетали мины. Я видел, как летит мимо моих окон части соседской крыши. В второй был выбор – пойти ночью, по темноте по комендантскому часу, что было тоже очень опасно. Если бы меня увидели, меня могли бы убить просто за то, что я нарушаю, то есть это была практика такая там обычная. Ну вот, я выбрал все-таки идти, рискнул, полагался на Бога и прошел.

После того, как я вышел из того убежища, в котором я был уже после театра, я пришел домой, увидел, что крыша разбита, местами видно небо через крышу разбитую, задняя часть дома сильно ударена, разбита ванна, то есть санузел, очень разбитый этой ударной волной, сквозняки, спать там было тяжело из-за того, что крыша посечена, там было холодно и вот так. Была ситуация, когда в меня стреляли, рядом с моей головой вот так вот звенела пуля, [ударила] об железный забор, я повернулся увидел, что в меня целится молодой человек. Они меня позвали к себе.

Я когда подошел, оказалось, что они очень пьяны, и они сказали: «Куда ты идешь, там бой». Я прислушался – и да, оказалось, что там впереди конфликт какой-то идет сильный. Это было практически в центре города, тогда там еще шли бои. И вот он мне сказал: «Больше сюда не приходи, а то я тебя убью». Вот такая ситуация. Это «ДНР», молодые очень, от 18 до 25 ребята. Началась там мобилизация, мне военные, которые рядом с моим домом были на блокпосте, они сказали, что все, начнется мобилизация, и я понял, что я воевать за «ДНР» не собираюсь, и надо уходить. Я обратился к парню из Международного общества сознания Кришны, в котором я состою, и он помог мне выехать. То есть он через Запорожье… мы выехали там потом в Днепр, потом в Киев, и вот сейчас я здесь.

Потому что это для него даже опасно было, потому что у меня не было фильтрации, и я бы ее не прошел, у меня много знакомых военных. У меня много в соцсетях фото, где я с Сашком Положинским выступаю в 15-ом году.

Ехали мы на его машине, ехали окольными путями, он опытный такой, скажем, в выездах, потому что он несколько раз туда-сюда пересекал и спасал людей в основном из нашего общества. Сейчас он уже занимается тем, что он спасает и тех, кто и не из нашего общества. Мы окольными путями приехали туда на этот… ну через много блокпостов, их там просто на каждом шагу этих блокпостов, везде, часто досмотры. Они раздевают догола практически. Там стояли на Васильевке трое суток, очень-очень долго.

Видно по человеку, что он за другое воюет, скажем так. Ну и дальше я уже прибыл в место, где было безопасно и хорошо. Я уверен в то, что Украина победит, я считаю, что Бог на ее стороне. Мы на своей земле. Мы ни к кому не лезли, никого не пытались там к чему-то принуждать или что-то такое. Ну, и Бог на стороне правды, я считаю, что он поможет нам.